| 
                                     — Милена кивнула санитарам, и они потащили гроб к автобусу. — Хорошо, мать умерла раньше… Ума не приложу, как бы я ей об этом сказала, будь она жива.
 Полный, рыхлый мужчина с двойным трясущимся подбородком, большими ушами и прилизанными темными волосами вышел из автобуса и направился к женщинам. 
— Вадик, я распорядилась, чтобы крышку гроба не снимали, — сообщила ему жена. — Ты бы видел его лицо! Хотя это и лицом назвать нельзя… 
Вадим всегда вел себя с супругой, как послушная дрессированная собачонка. 
— Конечно, дорогая, — кивнул он, принимая подобострастный вид. — Ты, как всегда, права. 
— Тогда в церковь. — Милена грузно поднялась по ступенькам в салон автобуса и опустилась на переднее сиденье. — Первый рубеж нами взят. Это едва ли не самое неприятное, — она повернулась к Ларисе, скромно примостившейся сзади. — Ты как? 
Лариса устало прикрыла глаза: 
— В норме. 
— Молодец. — Она словно приросла к окну и до самой церкви не проронила ни слова. 
Когда они подъехали к храму Покрова Пресвятой Богородицы, большому, внушительному, с огромными золотыми куполами, Лариса увидела толпу народа и узнала многих знакомых. На отпевание пришел весь факультет. Преподаватели и студенты жались к ограде, держа в руках четное число малиновых гвоздик — все как один. «Неужели неподалеку продавали только малиновые? Он такие не любил», — подумала Лариса, как ей показалось, не к месту. Женщина попыталась встать, но ноги не слушались, и лишь энергичные движения Милены, которая буквально вытащила ее из автобуса, немного привели ее в чувство. 
К ним сразу же подбежали коллеги Стаса, громко и тихо выражавшие соболезнование, а работники фирмы «Доверие» уже вытаскивали гроб. Лариса почувствовала, как кто-то сжал ее руку, сжал сильно, словно передавая эту силу измученной женщине. Оглянувшись, она увидела однокурсника Стаса, которого знала давно, еще до женитьбы. Геннадий Быстров был первым, с кем будущий муж ее познакомил. Высокий, худой, уже до черноты загорелый, с орлиным носом и зелеными глазами с крапинками. Тогда он любил Блока и знал наизусть почти все его произведения, цитируя к месту и ни к месту. А сейчас… Внешне почти не изменился, только на переносице залегли две глубокие складки. 
— Здравствуй, — шепнул он ей на ухо. — Прими мои соболезнования, если они тебя могут утешить. Мне кажется, в такие дни вообще не нужно ничего говорить. 
— Верно, — слабо отозвалась Лариса. 
Он молча повел ее в церковь, стараясь не отставать от Милены. 
— Всегда поражался ее энергии. Прекрасно держится. 
— Она потеряла брата, а я потеряла все, — произнесла Лариса так печально, что у Геннадия сжалось сердце. 
— Ты хочешь сказать, что осталась без средств к существованию? 
— Да, — призналась женщина. — Деньги мне муж не оставил. Не знаю, почему так получилось. Наверное, собирался покупать какой-то артефакт. Я рассчитывала на драгоценности. Стас часто дарил мне кольца и серьги, когда ему давали премию. Но теперь и этот источник иссяк. Драгоценности пропали. 
— Как пропали? — удивился Геннадий. — Тебя обокрали? 
Лариса покачала головой: 
— В том-то и дело, что нет. Просто пропали — и все. 
Друг мужа собирался еще что-то спросить, но Милена так взглянула на него, что он осекся, подвел Ларису к гробу, который поставили на скамью, и послушно встал рядом с ней. Маленький полноватый блондинистый батюшка начал отпевание. Лариса стояла, покачиваясь, и, лишь чувствуя надежное плечо Геннадия, героически выстояла до конца и не упала.                                                                      |