— Неужели?

— Это я вам говорю…

— Помнится, там у него довольно сухо… Стены обшиты деревянными панелями. Разве нет?

— Вот-вот. А под панелями такая же плесень.

— М-да… — покачал головой Володин, — тогда найдите другое место работы.

— Кто ж меня отпустит? — еще больше помрачнел Кумач Абович. — Здесь ведь только я могу разобраться во всем хозяйстве. Помню, предлагали мне перейти…

— Куда?

— Ну, — замялся Калика, — в одно место, в самом центре…

Это было правдой — несколько лет назад Кумачу Абовичу предлагали место швейцара в здании ФСБ на Лубянской площади.

— И что? — поинтересовался Володин.

— А ничего. Через два дня начальник тюрьмы лично позвонил и обратно позвал. Зарплату, правда, увеличил. Возвращайтесь, говорит, Кумач Абович, без вас мы совсем загнемся. И действительно — приезжаю, а тут бардак полный. Все перепутано, картотека в беспорядке, половина аппаратуры не работает… Вот и пришлось вернуться обратно в эту сырость. А что делать? Не могу же я оставить все это?

— Зато прибавка к зарплате, — заметил следователь.

— …И снова ревматизм, — напомнил Кумач Абович, — видно, мне от него до самой могилы не избавиться.

— Ну-у, — покачал головой Володин, — об этом еще думать рановато.

— И то верно, — согласился Кумач Абович, — мы еще повоюем.

— Ну тогда, — торжественно сказал Евгений, — предлагаю для профилактики ревматизма принять некоторые традиционные средства.

Слово «средства» он произнес с ударением на последнюю букву. Вытащив из сумки коньяк, Володин поставил бутылку на стол.

— Ну что ж, — заговорщически подмигнул ему Калика, — особых дел у меня сейчас нет, так что можно и подлечиться.

— Не можно, а нужно! — поддержал Володин, разливая коньяк в два граненых стакана, которые, вместе с помутневшим от времени, старомодным графином, стояли на стеклянном подносике здесь же, на столе. В довершение он вынул из сумки шоколадку и, надломив ее в нескольких местах, развернул. — Ну, Кумач Абович, ваше здоровье.

Володин сглотнул коньяк сразу, залпом, привычно поморщившись и понюхав шоколадную дольку, отправил ее вдогонку.

Кумач Абович пил совсем иначе — совсем маленькими глоточками, с чувством, расстановкой и толком, блаженно закатив глаза и широко раздув мощные крылья своего бананообразного носа.

— Хороший коньяк, вкусный, — в итоге произнес он, ставя стакан на стол и поворачивая коньячную бутылку к себе этикеткой.

Володин, который, зная давнее пристрастие Кумача Абовича к хорошему спиртному, денег не пожалел, согласно кивнул.

— «Квинт», — прочитал Калика на этикетке, — пять звезд. Ты смотри-ка, не разучились молдаване еще коньяк делать.

Володин снова разлил коньяк по стаканам.

— Не разучились, но все равно не то… Помните, какой был «Белый аист» раньше? Цветами пах!

— Ну ладно, что за дело у тебя? — наконец спросил Кумач Абович, когда они осушили еще по полстакана.

— Да вот надо мне послушать запись одного допроса, Кумач Абович…

— Это можно. Когда допрашивали? Кого?

— Понимаете, Кумач Абович, — чуть замялся Володин, — дело веду я, но обвиняемого допрашивал другой человек.