— Ты убьешь меня… — шептала она. — Никто не в силах выдержать… такое…

Варвар вошел в нее, и все окончательно растаяло в волнах острого, обжигающего наслаждения, и женщина кричала и стонала, прижимая его к себе, и это продолжалось долго, пока ее стоны не перешли в легкие всхлипы, и силы не покинули ее. Испарана замерла, а киммериец, лежа рядом, тихонько водил пальцами по ее груди, животу, подрагивающим бедрам, вызывая сладостное томление и негу. Где-то в скрытых уголках ее существа вновь поднималось сначала незаметное, а потом растущее сильней и сильней желание, охватывающее ее всю, от розовых кончиков ногтей на прелестных ступнях до самого последнего волоска в роскошных черных густых волосах с пурпурным отливом. И вот она уже не в силах больше сдерживаться, и все приходит еще раз, и еще, и…

Конан лежал на спине. Его колени слегка подрагивали, а в глазах мелькали радужные круги. Рядом, подложив одну руку под голову, свернулась клубочком Испарана.

Она спала. Киммериец полюбовался ее нежным телом и с хрустом потянулся. Он почувствовал волчий голод.

Спустив ноги на устланный ковром пол, варвар подошел к маленькому столику и оторвал кусок лепешки со стоявшего на нем блюда. Потом, посмотрев на остальную снедь, взял большую индюшачью ногу. Он набил рот пищей, откусывая поочередно и мясо, и хлеб, и потянулся за вином. Челюсти варвара работали, словно жернова мельницы, перемалывая все, что могла захватить рука с серебряных блюд, расставленных перед ним. Хлебнув красного барахтанского, Конан взглянул на полукруглое окошко, расположенное под самым потолком. Небо уже чуть посветлело, обещая скорый приход нового дня.

— О чем мечтаешь?

Обернувшись, он увидел, что Испарана стоит на коленях, слегка раздвинув бедра и закинув за голову руки. Отгоняя сон, она сладко потянулась и запрокинула голову, вновь напомнив варвару гибкую, сильную пантеру.

Женщина спрыгнула с ложа, подбежала к Конану, вскинула руки, обняв его за шею, и прильнула к широкой мускулистой груди. Он ощутил прохладу ее гладкой кожи и нежно прижал подругу к себе.

— Вина! — воскликнула она и жадно выпила целую чашу, налитую киммерийцем.

— Как хорошо! Вот так бы всегда! — потянулась Испарана, крепче прижимаясь к варвару. — Если ты захочешь, — она подняла на него глаза, в глубине которых киммериец уловил блеск надежды, — я без всякого сожаления брошу Замбулийский трон и пойду с тобой. Ты хочешь этого, Конан?

Варвар молчал.

— Понимаю… — поймав взгляд киммерийца, сама себе ответила Испарана, и огонек потух в ее глазах. — Боюсь, ты прав… Не пристало мне в моем возрасте скакать по горам и пустыням. Но я хочу, чтобы ты знал, варвар: я люблю тебя и вряд ли уже сумею полюбить кого-нибудь так же…

— И я люблю тебя, Испарана, — произнес киммериец. — И никогда не смогу тебя забыть. На этот раз я не буду предсказывать, что ты покроешься морщинами и постареешь к нашей следующей встрече. У меня такое впечатление, — он нежно погладил ее обнаженные плечи, — что ты вообще никогда не состаришься. Вон как этот юнец поглядывает на тебя! — не удержался он. — Клянусь вашим Эрликом, не успею я отъехать и на три лиги, как он… — Варвар махнул рукой.

* * *

Конана никто не провожал — так они уговорились с Испараной. Долгие проводы — лишние слезы… Он выехал из Замбулы вместе с Аршадом, которого сопровождали два десятка вооруженных туранцев. Еще бы, личный чародей хана! Колдун направлялся в Хоарезм, чтобы забрать оттуда свою дочь Маниже и оставшийся в доме скарб. Выехав за городские ворота, они распрощались.

— Удачи! — помахал рукой Аршад.