– Да откуда мне знать?! – сорвалась Катье. – Я же не слежу за ней, как вы и французы!

– Письмо, мадам! Я не намерен терять время! Может, подсунуть ему какое-нибудь старое и отделаться? Она повела плечами.

– Пойду поищу... Вероятно, оно у меня в столе, в гостиной.

Она высвободила руку и поспешно вышла из кухни. Сестра и ее любовник, сказал он. Ох, Лиз, вечные твои амуры!Сзади на лестнице раздался топот сапог.

– Я принесу его сюда, – проговорила Катье, скрывая дрожь в голосе.

Англичанин и не подумал остановиться. Смотрел на нее, не мигая, своими синими глазами и продолжал подниматься; походка у него была гибкая, пружинистая.

Катье подхватила заляпанную кровью юбку и полетела наверх, в гостиную. Он неотступно следовал за ней. Вскоре грохот сапог стих, приглушенный ворсом ковра (прежде такие ковры устилали всю лестницу). Она отодвинула засов, распахнула дверь и застыла на пороге, увидев разгром, учиненный французами.

Варвары, ничего в целости не оставили! Катье бережно подняла резной стул перед письменным столом и обернулась к англичанину, появившемуся в дверном проеме. В присутствии этого человека везде становится тесно.

Перед глазами у нее что-то сверкнуло, и она с криком кинулась в угол, где валялись старинные часы, инкрустированные золотом и эмалью, – подарок матери. Гнев и отчаяние охватили ее. Чем она теперь заплатит Онцелусу за лекарство для Петера? Она дрожащими пальцами подобрала осколки.

Потом медленно выпрямилась и встретила взгляд англичанина. Ей показалось, что в бездонных его глазах промелькнуло сочувствие.

– Все это вы и вам подобные! – Она положила осколки часов на стол и нетерпеливо смахнула набежавшую слезу. – Твердите о присяге, о воинском долге, а что люди будут есть, во что оденутся, после того как ваши солдаты вытопчут их посевы, вам все равно!

Темно-синие глаза мгновенно подернулись льдом. В два шага он пересек гостиную, схватил Катье за руку и развернул лицом к себе.

– Вы же ненавидите французов. Я это понял по вашему лицу, когда вы смотрели на того скота. – Он кивнул в сторону лестницы. – А мы бьемся за вас, за то, чтоб вырвать ваши земли из когтей Людовика.

Его прикосновение странным образом взволновало Катье. Она хорошо запомнила, как нарочито медленно он снимал перчатки, а теперь почувствовала на себе эти длинные, сильные пальцы и шероховатые мозоли на ладонях, привыкших сжимать шпагу. Когда их взгляды снова встретились, она ощутила дрожь во всем теле и увидела, как лед в его глазах постепенно тает и они заволакиваются таинственным туманом.

Он отбросил ее руку, точно обжегшись, и отвернулся. – Письмо, – бесстрастно проговорил он. – Или я дознаюсь, где ваша сестра, или...

Или – что?.. Катье выдвинула ящик стола и принялась неуклюже рыться в бумагах. Может, ей повезет и какое-нибудь старое письмо отыщется? Филипп не раз говорил, что за обманчивой любезностью англичан скрывается холодное, безжалостное сердце. Она украдкой покосилась на человека, следящего за каждым ее движением. Вот уж кого не назовешь любезным!

Руки стали влажными от накатившего страха; она снова и снова перерывала ящик. Куда запропастились все письма? Катье бросилась к секретеру: почти все его содержимое валялось рядом на полу. Быстро перебрала кучу старых писем и узнала на одном почерк Лиз. Радостно затрепетавшее сердце снова сжалось: оно написано почти два года назад, на это его не купишь.

Англичанин задел носком сапога скомканную шелковую шаль, наклонился, поднял ее и стал рассеянно наматывать на руку. Слабая улыбка тронула решительно сжатые губы, отчего мрачное лицо чуть прояснилось.