— Э-э-э… — ответил тощий, а толстый промолчал, пожав плечами.

Нацепил амулет от запаха — и так пованивало, но было терпимо, а в «бытовке» — совсем беда. Ну и влез в этот зимандский зиндан. В последнем было место работы одарённого: стол, несколько небольших призывных кругов-схем. Матрас на полу, поганая кадушка, магические светильники. И задница, сидящая на табурете.

— Жратва — тухлятина, — буркнула задница какой-то там периферией сверху, не оборачиваясь. — Будет такая же — сами клепайте себе амулеты. Понятно⁈

И, даже не видя морду, я понял: Рябой. Сидит, на нижней левой лапе браслет кандалов — действительно «на цепи». Но права качает так, что заслушаешься.

— И девку желаю! — не дождавшись ответа, гундел этот тип. — Смазливую!

— Угу, — ответил я, подходя к сидящему, вздёргивая его за шкирку и держа на весу.

Оглядел удерживаемое, и — Рябой, как его и описывал Готный, да и Тольц. Пырился на меня, выпучив глаза и раззявив пасть.

— Михайло… Потапыч⁈ — просипел Рябой.

— Угу, — признал я этот вопиющий факт. — Ты мне задолжал, Рябой.

— Я… у вас же ничего не пропало! Ни у вас, не у Товарищества! Я даже работал, дёшево… — зачастил хмырь, но мне стало не интересно.

Слегка повернул его на весу и отвесил пенделя коленом, очень уж хотелось этому лицу, обожаемому адвокатом донести свое невосторженное настроение от его трындежа.

— Больно! — не слишком членораздельно проныл Рябой. — Вы меня убьёте? Или освободите от рабства?

На последнем я дал трепачу по шеям, но не мог не признать талант: задрать нос, болтаясь на воротнике, удерживаемым беролаком — это талант. Подвиг, можно сказать, в борьбе с естественным отбором: мне казалось, такие экземпляры не переживают грудничковый возраст, а тут вон он какой поживший, живой и говорливый. Кстати, ныл после пинка Рябой не от самого пинка: я (под глумливое хрюканье Потапа) немного не учёл соотношение масс и того, что удерживаю этого. Но он и сам прекрасно справился — прикусил свой язык, пытаясь продолжать трындеть во время праведного пенделя.

А ещё меня заинтересовал один момент, я даже развернулся к толстому и тощему, уточнить чисто юридический момент

— Рабство? — понятно спросил я, демонстративно потряхивая переживающим подзатыльник Рябым.

— Ы-ы-ы…

— Да какое рабство, ваше почтенство, — заколыхался мелкий колобок. — Должник он.

— Я вам ничего не дол… — опять начал возникать Рябой, получивший очередной подзатыльник под одобрительные кивки бандюг.

Вообще вопрос был совсем не праздный: «да», в Золотом не так много стражи, «да», они могут брать взятки и всё такое. Но есть, опять же, государствообразующие, не говоря о чисто психологических моментах вещи. И раба, «человека-имущества», на Зиманде не было, ни в Корифействе ни вне его. На Пряном — были, но там работала схема «новый мир, новая жизнь», вполне рабочая. Не говоря о том, что часть местных обладала менталитетом табуретки, причём неисправимым за покаления. А не считать табуретку собственностью можно только тогда, когда она не твоя. Но даже тогда — она чужая. Вольных табуреток не бывает, закон Вселенной.

Так вот, Рябого было за что держать на цепи, с моей точки зрения. И, даже если ОГП Корчмаря поработила этого деятеля никаким аболиционизмом в его адрес я не страдал и тем более не наслаждался. Но сам факт порабощения мещанина бандитской группировкой — более чем серьёзное нарушение законов Корифейства. Да и вообще порабощение, кроме отвратного нового Мира Пряного. В Золотом это настолько серьёзно, что банду Корчмаря должна идти воевать дружина корифея, с его козлиной мордой во главе.