В любом случае я никогда прежде не пила из чужих бокалов, потому что мне было это очень противно, вот и на этот раз уставилась на кружку, не зная, как вежливо отказать. Тео не понял моего замешательства.

– Давай, выпей. – Он заглянул мне в глаза, и я уже не смогла сопротивляться. – А то совсем приуныла.

– Это всё самогон, – сказала я почему-то. Наверное, уже тогда я была пьяна. – Мне от него дурно.

– Ты уже давно протрезвела после такой пляски, – хмыкнул Тео. – Давай-давай. Пей.

Сопротивляться ему бесполезно. В Тео есть нечто… искусительное. Такое напыщенное слово, такое… нарочито красивое, словно из любовного романа, но оно, как никакое другое, описывает моего друга.

И, переборов брезгливость, я осторожно сделала первый глоток.

– Не отравлено, – усмехнулся Тео.

– Дело не в этом.

– А в чём?

Неловко было признаваться, что я брезгую, поэтому пришлось покривить душой, впрочем, несильно, ведь в этом была доля правды.

– Боюсь напиться допьяна.

– Возможно, тебе стоит напиться допьяна, Клара, – задумчиво произнёс Тео, забрал у меня кружку и сам сделал глоток. – Это пойдёт тебе на пользу.

– На пользу?

Если бы мой отец видел, как я пью самогон и пляшу с фарадалами вокруг костра, то пришёл бы в ужас. Приличные девушки не должны напиваться. За ужином считается подобающим пригубить немного вина, может, выпить бокал в праздничный день. Но чтобы напиваться…

– Ты такая правильная, Клара. – Тео вновь сунул мне кружку, и я послушно схватила её обеими руками. – Застёгнутая на все пуговички. – Он пробежался пальцами по моему воротнику, и вправду плотно застёгнутому до самого горла.

– Так холодно же…

– Ты настолько правильная, настолько идеальная. – Он присел ближе, и дыхание коснулось моего лица. – Волосок к волоску. – Чужие пальцы оказались в моих волосах, и я почувствовала, как Тео вынимал шпильки из причёски. – От твоего совершенства аж тошнит.

Едкие слова заставили меня отшатнуться.

– Что плохого в совершенстве?

– Живые люди не бывают так идеальны, Клара, – прошептал он, продолжая расплетать мою причёску, и я ощутила, как копна тяжёлых волос упала на спину. – Только мёртвые достигают совершенства. Ты бывала на похоронах?

– Нет…

– А я был. Не раз. Хоронил мать и отца, всех младших братьев и сестёр. – Он говорил ужасные, горькие вещи, от которых мурашки бежали по коже, но я… тяжело это объяснить. Наверное, причиной тому алкоголь и усталость. Нервы. Но… его слова столь же сильно пугали меня, сколь и возбуждали.

Я не должна даже писать таких слов.

– Мёртвые в своих гробах прекрасны настолько, насколько никогда не бывали при жизни, – шептал Тео. Губы его оказались совсем рядом с моими. – К похоронам их омывают, наряжают и красят с помощью грима. Они становятся непохожи сами на себя – грязных, злых, уставших и ворчливых, вечно недосыпающих и голодных. Но в гробу они не улыбаются, поэтому не видно их беззубого рта. На всегда бледных щеках появляется румянец. А под глазами, где при жизни всегда синели тени, кожа закрашена отбеливающим кремом. Волосы прибраны. Как у тебя, – произнёс он нежно и вдруг оставил лёгкий поцелуй на моей щеке. Я оторопела, растерялась и настолько смутилась, что совсем не знала, что делать. – Волосок к волоску.