Тео присел рядом, заглядывая в глаза. С губ его, с подбородка и одежды стекала кровь, но он будто вовсе не придавал этому значения.

– Мы не простые люди, Клара. Мы сильнее остальных, лучше. Но чтобы выжить, нам нужна кровь. Точнее, Золотая сила, искра жизни, что в ней содержится.

– Я не понимаю, – пролепетала я, всё ещё отрицая правду.

– Твой отец оживил тебя с помощью Золотой силы, но это же сделало тебя… другой. Такой же, как и меня. Мы уникальны, Клара.

– Я… я не хочу такой быть. Я…

Мне стыдно сейчас за этот момент слабости, как и за все предыдущие. Мне стыдно за собственную ничтожность и глупость, но там, залитая кровью людей, с которыми я только недавно обнималась, танцевала и смеялась, которые угощали меня и благодарили за спасение, и которые так же подло и резко предали и попытались меня убить, я ощущала себя совершенно потерянной и сломленной.

И меньше всего я хотела быть такой… да я вообще быть не хотела, настолько омерзительна стала собственная натура. Даже сейчас, пока пишу и вижу свои руки, кажется, будто они всё ещё в чужой крови, и смотреть на них отвратительно. Замбила оказалась права: я чудовище, монстр. Уродливое ужасное существо, опасное для всех вокруг.

Меня не должно было существовать. Я должна была погибнуть ещё при рождении, но отец прошёл против природы… отец…

– Он сделал это с тобой? – проговорила я едва слышно, разглядывая окровавленное лицо Тео. – И со мной? Зачем?.. Я не понимаю.

Тео облизнулся.

– Тебя он хотел спасти. На мне, полагаю, пробовал повторить эксперимент, проведённый когда-то на тебе. Надо признать, у твоего отца золотые руки. Он сделал меня сильнее, опаснее… он подарил мне силу, о которой многие только мечтают… но…

– Что?

– Ради этого я умирал в агонии много дней. Ради этого я вытерпел столько боли. Твой разум, Клара, сломался за многие годы, и ты имеешь счастливую возможно всё забыть. А я хотел бы забыть, что происходило в лаборатории, но не могу, и помню всё до мельчайших деталей, – он говорил сквозь зубы. Губы его дёргались, как у рычащего зверя. Черты лица заострились. – Твой отец издевался над нами, своими подопытными, забирая нашу свободу, здоровье, человечность, разум. Наверное, мне повезло, что я не стал до конца зверем, как другие, что сохранил воспоминания и разум. Меня хотя бы не застрелили, как других. Я даже смог выбраться из лаборатории во время пожара… хотел сбежать, спрятаться, но… не смог оставить… тебя.

Он обхватил моё лицо руками, прижался лбом. И я сквозь слёзы, от которых размылось зрение, вдруг поняла, что Тео тоже плакал, и кристально чистые слёзы стекали по его щекам, сливаясь с кровью.

– Я решил остаться, когда увидел, как отец повёл тебя в ту избу в деревне и заставлял пить кровь кметов. Ты так громко плакала, умоляла отпустить. Маленький напуганный мышонок. Но Остерман не сжалился даже над тобой, Клара. Он оказался беспощаден к собственной дочери. Милосерднее было бы позволить тебе умереть.

Я положила свои влажные замёрзшие ладони поверх его разгорячённых запачканных кровью рук. Мы стояли посреди мёртвого лагеря, не отпуская друг друга, и только неразборчивый шёпот, лившийся из путэры нарушал тишину.

– Ты весь в крови… ты такой уродливый, такой отвратительный, – сквозь рыдания проговорила я. – И я тоже. Тоже чудовище. Монстр. Не хочу… не хочу быть такой. Ты… можешь забрать мои воспоминания? – прошептала я, наконец. – Пожалуйста?

– А ты этого по-настоящему хочешь, Клара?

Мы посмотрели друг другу в глаза. Его – серые, яркие, были наполнены болью.

– Ты хочешь забыть всё, что случилось? Чтобы не помнить, на что ты способна? Чтобы снова стать… просто собой?

– Ты прав, – пробормотала я, и из глаза с новой силой полились слёзы.