– Ты хочешь забыть всё, что случилось? Чтобы не помнить, на что ты способна? Чтобы снова стать… просто собой?

– Ты прав, – пробормотала я, и из глаза с новой силой полились слёзы. – Если я опять забуду, на какие чудовищные поступки я способна, то просто сорвусь снова, снова убью кого-нибудь. Нет, – я прижалась лицом к его груди, и Тео крепко обнял меня, поглаживая по волосам. – Ты прав, тысячу раз прав. Я должна быть сильной и обязана всё помнить.

И теперь я уже не забуду.

Когда я захлопнула ларец с путэрой внутри, яркий свет, наконец, потух, и лагерь погрузился в рассветные сумерки.

– Нам нужно переодеться, – произнёс мой друг хриплым голосом. – И смыть кровь.

– И уходить, – добавила я в оцепенении. – Нужно найти моего отца.

И понять, что он делал в монастыре, зачем искал путэру, почему поступил так со мной и с Тео. У меня к нему слишком много вопросов.

Вместе с Тео мы отыскали чистую одежду в кибитках (очевидно, многие вещи были крадеными, потому что совсем не подходили фарадалам) и привели себя в порядок. Тео, к счастью, умеет запрягать сани. Мы добрались в Орехово. Оттуда направились в Златоборск. И из него – в Новый Белград.

Путэру я везу с собой. Раз она так нужна отцу, пусть попробует забрать её у меня. Пусть сам найдёт меня.

Не знаю, зачем отец сделал меня такой. Но я не могу позволить ему продолжать создавать новых монстров. Это безумие должно остановиться.

Не могу, не хочу думать, что я совершила.

Когда мы уезжали из лагеря, я оглянулась на груду тел, что остались позади. Тео не стал их сжигать, как сделал это на постоялом дворе.

– Тогда ты хотела всё забыть, – рассудил он. – Ты попросила меня заставить тебя забыть.

– Так это был ты… всё это время.

И когда в усадьбе я видела его одного и сомневалась в своём здравомыслии. И когда пила кровь других людей – каждый раз Тео заставлял меня поверить, что это лишь сон.

– Мы создания твоего отца и потому одной природы, Клара, – пояснил он. – Поэтому способны влиять друг на друга.

Насколько велико его влияние? Насколько велико моё на него? Я не знаю ответа и, если честно, боюсь узнать.

Но теперь стало многое понятно.

– Замбила, старая фарадалка, говорила, что мулло способны видеть друг друга, но оставаться невидимыми для всех остальных. Как ты научился этому?

– Я куда дольше владею своими способностями, а твои отец подавлял. Вряд ли он рассчитывал, что они так резко проснутся после стольких лет. Кто такие мулло?

– Это фарадальское слово для вампира, – повторила я за Витой. – Для тех, кто и не мёртв, и не жив. В ком тьма и свет тесно переплелись.

– И для тех, кто пьёт кровь других, чтобы выжить, – хмыкнул Тео. – Что ж, это нравится мне больше, чем просто «чудовище».

Сегодня мы остановились переночевать в придорожной гостинице. Я опасалась, что снова проголодаюсь и попробую напасть на невинного человека, но теперь у нас есть путэра, и я тяну из неё потихоньку Золотую силу так, чтобы не пресытиться, но и не умереть.

Пусть я монстр, но всё же… человек. Наверное. Я не хочу растерять свою человечность.

9 лютня

Никак не привыкну к мерному стуку колёс. Поезд мчится в ночи куда-то вперёд, но у нас в купе совсем светло благодаря путэре. Тео поставил раскрытый ларец на стол, и стало так ярко и шумно, что поначалу резало глаза. Потом попривыкла. Зато никакая лампа не нужна.

Поток голосов, что льётся из фарадальской святыни здесь, в поезде, полном человеческих голосов, стуков, шорохов и грохота, где то и дело раздаётся пронзительный гудок паровоза, почти и не слышен.