Спал я…

Я не спал ни хрена. Пойду ещё выпью кофе, пока поезд не отправился.

Итак, мы тронулись. Сижу и вправду на полу в купе проводника, на брошенном мешке из-под белья. Сестре отдали сиденье. Шелли примостился на наших вещах, а Афанасьев куда-то сбежал. Если он нашёл лучшее место, не могу его винить. Ну а я пишу. В ближайшие сутки у меня не будет других развлечений.

Постигаем эпистолярный жанр, мать вашу.

Проснулся я от шума. Даже не так. Услышать, что происходило на улице, было сложно, но меня дёрнуло от какой-то внутренней тревоги. Точно в голове кто-то закричал: «Вставай».

Или же просто сон был беспокойный из-за бесконечного совиного угуканья.

Я подорвался. Долго прислушивался, но кроме уханья сов ничего не расслышал. Тихонько, чтобы никого не разбудить, вытащил из кармана профессора портсигар. Брать тайком не привык, но будить его не хотелось ради такой мелочи. Решил для себя, что, если он потом предъявит претензии, арестую сам себя.

Накинул шубу, засунул босые ноги в валенки, которые, видимо, носил Пресветлый Отец, вышел на крыльцо. Стою. Курю. Воздух ночью морозный. Тихо (если не считать этих дурных сов).

Вообще хорошо было ночью на монастырском дворе. Мирно. Пока всё не началось.

Была в этом какая-то романтика: древние каменные стены, заснеженные крыши избушек, изваяния сов, свет от горящих чаш с Незатухающим пламенем и тени, что плясали тем бесноватее, чем резче задувал ветер. Пахло костром и морозным лесом. Я взбодрился, в голове прояснилось. Даже подумал, может, не так уж всё плохо в моей жизни.

Карьеру, конечно, мне уже не дадут построить. Но можно и засунуть амбиции себе поглубже в глотку и вернуться домой, заняться хозяйством. Вопрос, конечно, как возвращать долги. Если только взять под процент, рискнуть и попробовать восстановить виноградники. Вот только что я буду делать, если ничего не выйдет?

И зачем я связался с де Гюмри? До конца дней буду проклинать тот вечер, когда пригласил эту стерву на танец. Надеюсь, после очередных родов она ещё больше обабилась. Какое же было наслаждение видеть её заплывшие полные унижения глаза, когда на прошлые Святые дни муж де Г. на глазах у всех заигрывал с собственной кузиной. Сколько она рассуждала о достоинстве, об уважении между супругами, долге, чести, чистоте и искренности. И вот, пусть эта искренняя и честная получает то, что заслужила. Как она крутила за моей спиной со всем императорским полком, пока я как последний crétin занимал у всех, чтобы справить свадьбу, так теперь её муженёк прыгает из койки в койку фрейлин императрицы, пока эта стерва сидит дома и рожает ему детей.

Вопрос только, за что я до сих пор расплачиваюсь. За какие грехи? За то, что обошёлся с дрянью и предательницей так, как она того заслуживает?

В общем, я почти смирился с будущей карьерой винодела, когда что-то неуловимо переменилось. Это какая-то выработанная годами работы в сыске чуйка. Я бросил сигарету на землю и нырнул за крыльцо раньше, чем успел подумать. И, уже выглядывая из укрытия, понял, что меня смутило.

Тень рядом с главным входом в монастырь разрослась. Кто-то открыл ворота, и большие створки заслонили свет от чаши. Во двор входили мужчины. Я успел насчитать семерых.

Они двигались быстро, слаженно. Сразу разделились. Одни бросились вдоль стены к храму, четверо – к избам, в которых спали Сёстры. Помню, я успел заметить дымок, поднимавшийся от печной трубы. Значит, ещё не все заснули. Их не застанут совсем врасплох.

И только когда я собрался вернуться в дом за оружием, заметил их. Сначала даже не понял, что они из плоти. По стене двигались тени. Ловкие, гибкие, как звери, они плавно бесшумно передвигались, перепрыгивая с зубца на зубец, с уступа на уступ. И я понял сразу, что эти существа не имеют ничего общего ни с людьми, ни с животными.