А на полу, извиваясь, как ужи, лежали четверо мужчин. И женщины – все в серых одеяниях – стояли, подняв руки.

Я, заворожённый, разглядывал это зрелище и никак не мог понять, что происходило. Мужчины на полу, корчась от боли, выпучивая глаза, задыхаясь, с опухшими покрасневшими лицами, не переставали кричать, хотя тому не было видимых причин.

– Кто-нибудь ранен? – оторопело спросил я.

Женщины не ответили. Я ожидал увидеть запуганных раненых беззащитных монахинь, если надеялся вообще обнаружить кого-либо живым, но предо мной предстало шесть совершенно спокойныхженщин. Они были мрачны и полны грозной молчаливой решимости.

– Сколько их?! – откуда-то из темноты вынырнула Сестра Марина.

– Около семи. Человек, – отрапортовал я, заслышав её командный голос. – И монстры. Около пяти. Двое убиты, – тут же поправился я. – Четырёх взяли вы. Двое – люди. Шестеро – монстры.

Старуха – в этот момент она выглядела столь воинственной и решительной, что сложно было на самом деле назвать её старухой – взмахнула полами плаща.

– Сёстры, свяжите этих. В погреб их! Аня, Лена, вы двое срочно к пленнику. Нельзя, чтобы его освободили. Сыскарь, а я с вами.

Я всё ещё стоял, оторопев, недоумевая, как женщины смогли расправиться с вооружёнными мужчинами (их револьверы лежали рядом на полу, но, кажется, никого не успели ранить). Марина задержалась в дверях, оглянувшись на меня.

– И запомните: ничему не удивляйтесь.

– А чему я могу удивиться?

О, если бы я знал.

И теперь, спустя много вёрст пути, почти двадцать часов и около пяти чашек кофе знаю точно: я не сошёл с ума. Это случилось на самом деле. И у меня даже есть свидетели (может, надо попросить их расписаться и подтвердить записанное на случай, если дневник и вправду приложат к делу?).

Тем временем выстрелы на улице не затихали. Доктор Шелли держался молодцом.

– Фрося, – оглянулась Сестра. – Ты со мной.

Я, точно опасаясь потерять связь с настоящим миром, поглядел на револьвер в своих руках, взвешивая, проводя пальцем по курку.

Вторая из монахинь проскользнула мимо меня. Это крепкая невысокая баба в сером, как и её Сёстры.

Они не стали меня ждать, первыми выскользнули на улицу. Я, наконец, опомнившись, поспешил за ними.

Дело в том, что я не привычен к перестрелкам в городской застройке. В Южной кампании была степь, после – горы. И если в первом случае укрытия нет вовсе, то во втором укрыться можно где угодно, и не только тебе, но и противнику. Там даже безобидный с виду камень может оказаться затаившемся горцем и выстрелить тебе прямо в лоб.

Да, я оправдываю своё поведение. Потому что мне стыдно за свою растерянность. Но… но разве каждый день видишь то, что увидел я?

Сначала я даже не мог понять, что происходило, ещё больше времени потратил, чтобы осознать.

Потому что стоило мне выбраться наружу, как я ослеп.

Вздымалось пламя. Вот же слово вспомнил. Но оно правда вздымалось! Иначе и не скажешь. Из чаши у ворот вдруг поднялся столп огня и обрушился прямо на чёрную фигуру, что лезла по монастырской стене. Человек у ворот обернулся – и в него прямо посреди зимы ударила молния!

Я со своим револьвером на мгновение замешкался, но вовремя заметил Шелли. Он выглядывал из-за угла храма. Видимо, прежнее убежище пришлось покинуть. И туда – прямо к дверям храма – на четырёх лапах с ловкостью огромной жуткой кошки бежало нечто, лишь отдалённо напоминавшее человека.

– Шелли, беги! – выкрикнул я и прицелился.

А тварь в прыжке бросилась на Шелли. Он вскинул свои револьверы.

Нет, я не такой меткий, как отец, но он учил меня стрелять из седла по волкам.