А мы примерно одного роста, подумала Фредрика, хотя на этом сходство, собственно, и заканчивается. Седые и довольно длинные волосы Теодоры были убраны в высокий тугой пучок. Такие же ледяные голубые глаза, как и у сына, фотографию которого Фредрика пробила по базе данных.

Теодора великолепно владела своим телом, никаких лишних жестов, руки сложены чуть ниже талии, как раз там, где блузка цвета топленого молока встречалась с серой юбкой. Блузку оживляла лишь брошь, закрепленная прямо под маленьким острым подбородком, в ушах – скромные жемчужные серьги.

– Безусловно, я очень волнуюсь за мою внучку, – произнесла Теодора таким бесстрастным голосом, что Фредрика с трудом ей поверила. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь полиции.

Сдержанно взмахнув рукой, она пригласила Фредрику в дом, прикрыв за собой дверь. Три быстрых шага, и они оказались в огромном холле.

На секунду воцарилась тишина. Фредрика пыталась привыкнуть к полумраку – окна в холле отсутствовали. Ей показалось, что она попала в музей эпохи модерна. Иностранные туристы наверняка с радостью отдали бы целое состояние за то, чтобы некоторое время пожить на вилле Себастиансонов. Ощущение другой эпохи усилилось, когда Фредрику проводили в комнату – видимо, салон. Каждую деталь интерьера – обои, плинтусы, лепнину на потолке, мебель, картины и люстры – явно подбирали крайне тщательно, чтобы создать атмосферу давно ушедших лет. Казалось, время в этом доме остановилось.

Фредрика застыла в изумлении – подобного она никогда в жизни не видела, даже у самых буржуазных друзей бабушки и дедушки.

Теодора Себастиансон стояла у нее за спиной и с плохо скрываемым торжеством наблюдала за тем, какое впечатление произвел ее дом на гостью.

– В наследство от отца мне досталась огромная коллекция фарфора, например вон те фарфоровые статуэтки на верхней полке, – картаво сообщила она, заметив, с каким восхищением Фредрика смотрит на огромный сервант, стоящий на почетном месте рядом с роскошным черным роялем.

Фредрика на мгновение погрузилась в воспоминания: когда‑то, еще до Катастрофы, она сама сидела за таким же роялем рядом с мамой.

– Слышишь мелодию, Фредрика? Слышишь, как она играет и переливается, прежде чем коснуться наших ушей?

Теодора проследила за взглядом Фредрики и по‑хозяйски погладила рояль.

«Похоже, дамочка – крепкий орешек, – подумала Фредрика. – Надо срочно взять инициативу в свои руки, я ведь сама напросилась поехать сюда!»

– Вы живете в этом большом доме одна? – спросила она.

– Да, закончить дни в доме престарелых мне точно не грозит, – с сухим смешком ответила Теодора.

Фредрика вежливо улыбнулась в ответ и, откашлявшись, перешла к делу:

– Я приехала к вам, потому что мы разыскиваем вашего сына, но пока не можем найти его.

Теодора слушала не шевелясь, а потом внезапно повернулась и бросила через плечо:

– Не желаете чашечку кофе?

Фредрика вновь упустила инициативу – беседа вышла из‑под контроля.

Петер Рюд пытался заниматься как минимум десятью делами одновременно, поэтому ситуация на работе неизбежно казалась ему настоящим хаосом. Осмотрев штамп на посылке, которую доставили Саре Себастиансон, он смог определить, какой фирмой воспользовался отправитель. Окрыленный надеждой, он помчался в неприметный офис на Кунгсхольмене. Вполне возможно, сотрудник сможет составить словесный портрет человека, принесшего посылку.

Однако его надежды оказались напрасны – посылку доставили анонимно, кто‑то принес ее накануне вечером уже после закрытия офиса. Утром сотрудники обнаружили коробку в контейнере для посылок, которым клиенты могли пользоваться круглосуточно – отправителю надо было только приклеить к посылке конверт с адресом, именем получателя и оплатой наличными.