Господа игроки с побагровевшими лицами, казалось, были близки к озарению, зрители неистовствовали — и тут один из конкурсантов, широкоскулый абориген, в азарте, уже как бы за гранью отгадки истошно проревел: «Вы не верьте никогда, девки, демократам. Все у них одни слова — яйца оторваты!» Но и этого ему показалось мало: надувшись, как чирей, он добавил еще куплет: «Ко мне милый охладел, сказал — „морда сизая“! На себя бы поглядел! Ельцин в телевизоре!» Зал завороженно притих, и опытная Лима Осокина, исправляя положение, весело прощебетала: «Ну наконец-то! Правильно! Конечно — это частушка!»

Неприятный инцидент забылся, игра покатилась своим ходом, но — увы! — птенчик вылетел из гнезда: передача шла в прямом эфире.

У Мишуты Спасского вышла накладка иного рода. Вдвоем с кумиром столичной молодежи, знаменитым стриптизером Глебушкой Кучинским, они беседовали о сокровенных тайнах эзотерического совокупления, но запутались и в конце концов понесли такой вздор, что пришлось делать музыкальную паузу. После паузы Глебушка блудливо спросил:

— О чем это мы, дорогая?

В ответ Мишута брякнул:

— Знаешь, Глебушка, мы с тобой, наверное, сейчас похожи на двух банкиров. Денежек надыбали, а отмыть никак не можем.

— О-о! — воскликнул стриптизер, изогнувшись в замысловатой позе. — Не люблю банкиров! Они такие привередливые. Так медленно оттягиваются. Недавно меня приглашал господин Гуслинский.

Слава Создателю, ушлый режиссер успел на этом месте врубить очередную рекламу, но опять, как говорится, поезд уже ушел.

Простодушный Евстомил Долгоносиков влип совсем по-идиотски. Считывая с монитора текст: «Накануне господин Березовский подписал важный контракт с Чечней на поставку…» — он вдруг скривился, будто нюхнул дерьма, чихнул и зычно высморкался в цветастую фланелевую тряпицу, служившую ему одновременно платком и полотенцем. Выглядело это действительно зловеще. Словно ведущий выразил свое личное отношение к одному из прославленных спасителей отечества.

Георгию Хабалину было о чем подумать. Если исчезновение сотрудников связано с этими проколами (а с чем еще?), то что ждет его самого, отвечающего не за отдельную передачу, а за все вещательные программы в целом? Кстати, он припомнил многозначительную реплику хозяина на одной из пышных рекламных тусовок. Хабалин сидел за отдельным столом с тремя пышными истомными эскортницами (триста баксов за штуку), ловил кайф, ни о чем дурном не помышлял, предвкушал блаженную ночку в загородном особняке, расслабился, — и тут проходящий мимо со свитой Донат Сергеевич задержался, дружески похлопал его по плечу, заботливо посоветовал:

— Не испорть желудок, Жорик. Осетринка нынче жирновата.

В ту минуту он почему-то воспринял эти слова как хозяйскую ласку, но сейчас, в одиноком сумраке кабинета, сценка предстала совсем в ином свете. Холодок близкого небытия кольнул затылок. Самое Поразительное, что раньше ему в голову не приходило опасаться гнева Большакова. Естественно, он понимал, что при всей широте своих взглядов, подозрительной для бывшего зека образованности и приверженности гуманитарным ценностям, Донат Сергеевич все-таки остается маньяком, пожирателем биомассы, чистильщиком территорий, но и это не пугало Хабалина. Так уж сложился сегодня политический пасьянс: кто не людоед и не маньяк, тот пущен в распыл. Но он-то, Хабалин, — изощренный рупор самых отчаянных рыночных идей, готовый по одному намеку, да что по намеку, по свистку, по шороху ресниц, смешать с грязью, превратить в посмешище любого конкурента, — неужто и он… подвержен… незащищен… утробен?.