Кир Малахов спросил у Пехтуры:

— Не твои ребята подшутили над старухой?

— Как можно, босс!

— Понимаешь, кто-то сильно ее напугал. Никак не пойму, кто и зачем?

— В доме чужих нету.

— Григорий не мог, как думаешь? По пьяни?

Пехтура опустил голову, чтобы скрыть усмешку.

До него доходили слухи, что у Малахова в котелке дырка, но Лени это не касалось. От хозяина ему требовался не ум, а качество жизни, которое тот обеспечивал. Пока с этим проблем не было.

— Грише не по плечу, он сам как цветок запоздалый.

— Но какое-то предположение у тебя есть?

— Может, взяла стаканюгу на ночь. Сердчишко и рвануло. Она давлением маялась. Это бывает.

— Смеешься надо мной? Да она ее нюхать боялась.

— Тогда не знаю, — Пехтура решил, что обсуждение такого пустяка, как смерть деревенской клуши, чересчур затянулось. И отстраненно добавил: — Ребята готовы, босс.

— Хорошо, пускай ждут. Через полчаса выезжаем.

Еще третьего дня он распорядился, чтобы Пехтура подготовил десятку самых отборных боевиков и поднатаскал их применительно к условиям Зоны. Леня Пехтура, человек сугубо военный, принял распоряжение близко к сердцу и без передышки гонял пацанов по окрестным лесам; но он тоже не вчера родился и отлично, как и Малахов, понимал, что в Зоне дальше вышек не рыпнешься. Разумеется, на случай, если им захотят устроить бойню, он приготовил несколько маленьких сюрпризов афганского замеса, но больше для самоутешения. Он видел, что Малахов мандражирует, но из своеобразно понимаемой субординации не лез с расспросами и только сейчас, перед самым выездом, осторожно поинтересовался:

— Чего-то опасаешься, босс?

Малахов ответил спокойно:

— Может, последний денек гуляем, Леня. Хочешь, оставайся. Если очко играет.

Обидел незаслуженно, но Леня Пехтура лишь холодно усмехнулся. Если бы он не умел сдерживать свои чувства, то не получал бы пять кусков в месяц.

— Не психуй, Кир. Очко у всех играет, когда по-настоящему даванут. Глупо дуриком в щель лезть. Мы же не тараканы. О себе подумай. Я-то при любом раскладе уцелею.

— Каким образом?

— Срок мой не вышел.

От чуть не затеявшейся ссоры их отвлекло сообщение, что прибыла медицина.

Худенький, верткий мужичонка в белом халате, назвавшийся доктором Игнатовым, за считанные минуты освидетельствовал покойницу и подтвердил предположение Пехтуры: инфаркт. Но это предварительный диагноз. Окончательное прояснение наступит после вскрытия. Доктор пообещал прислать перевозку и, получив хрустящую пятидесятидолларовую банкноту, также быстро укатил, как появился.

Перед отъездом Кир Малахов позвонил в город женщине, которая четыре месяца была его новой любовницей. Он эту ослепительную красавицу вынянчил из обыкновенной двухсотдолларовой эскортницы и гордился, что сумел в амбициозной бляди обнаружить нежное, теплое сердечко. Ее звали не по-нашему — Кипариса, Кипа.

Он ей сказал:

— Котенок, если к ночи не вернусь, — прощай!

Влюбленная шалава заблажила:

— Не смей, Кирка! Не смей так говорить.