— Это плохо, что не надо, — еле слышно буркнула Речка и тяжко вздохнула.

   Вошел Твор, аккуратно поставив в угол кадки с водою, поздоровался с Порубором. Посмотрел на Речку, спросил:

   — Не надо ли чего, матушка?

   — Корова в хлеву тебе матушка! — обиделась девушка. — Мне что — сто годов, что ты меня этак зовешь?

   Отрок смутился, опустил глаза долу.

   — Поди дров на заднем дворе поколи. — Речка махнула рукой. — Изрядная куча.

   — Так я их вчера еще расколол — удивился Твор.

   — Вчера? Ну, молодец, парень. Тогда жди, пойду у хозяйки спрошу, чего тебе делать.

   — А нету хозяйки Любимы, — развел руками отрок. — По рани еще на ручей с сестрицей ушли, с бельишком.

   — Ой, а я и не видала. А детушки с кем же? — ахнула Речка,

   — Да ни с кем. — Твор пожал плечами. — Лежат себе в зыбке, слюни пускают.

   — Ах ты ж, чур меня, чур. — Бросив пест, Речка выбежала из корчмы и, подобрав подол, направилась через двор к отдельно стоящей избе Ярила с Любимой.

   Порубор проводил девчонку рассеянным взглядом.

   — Вот заполошная.

   — Красивая, — тихо промолвил Твор.

   — Кто? Речка?! Скажешь тоже… — Порубор засмеялся и вдруг умолк… а ведь и в самом деле, не та уже стала Речка, стройна, тонка станом, а уж коса…

   — В общем, так. — Встав из-за стола, юноша подошел к мальчику. — Буду тебя учить грамоте. Согласен?

   — Еще бы! — обрадовался Твор. — Только это трудно, наверное…

   — Да, нелегко. — Порубор улыбнулся. — Но ты не бойся, Вятша меня за тебя просил — так я научу, хоть ты что делай. Только уговор — во всем меня слушаться.

   — Понял, — кивнул отрок.

   — Сейчас вот работу по хозяйству справишь, и пойдем с тобой на торг.

   — Вот здорово!

   — Погоди, не ори так, в ушах звенит. — Порубор поморщился. — Вообще старайся говорить негромко, степенно, таких людей лучше слушают и уважают. Понял?

   — Угу!

   — А теперь скажи для начала, зачем нам на торг?

   — Ну… — Отрок задумался.

   — Смелей, смелей, — подбодрил Порубор.

   — Мыслю — прикупить чего-нибудь. Стилосы, перья гусиные, вощеные дощечки, так?

   — Так, — кивнул юноша. — Да не совсем. Посмотри-ко на себя!

   Твор посмотрел. Ничего особенного: порты, онучи, лапти — хоть и весна, да холодновато еще босиком-то — рубаха сермяжная, такой же зипунишко.

   — Как это «ничего особенного»? — Порубор усмехнулся. — Руки от грязи черные, волосы нечесаны, вон — солома в них застряла, пояс засаленный, на рубахе, на животе прямо, дырища!

   — Так то сестрица не досмотрела, не успела зашить!

   — Сестрица?! А сам-то ты на что? Вернется Речка, спросишь у нее иголку с нитью — зашьешь, да, смотри, аккуратно, плохо сделаешь — не возьму на торжище. Чего мне с таким грязнулей позориться? Да не шмыгай ты носом, нехорошо. Пока вон воды нагрей да голову вымой, а заодно и руки.