– Как прикажешь. Я должен тебе повиноваться.

Я открыл ящик и убедился, что зловонная влага не попала на статую. Кормчий при виде бога встал на колени и прижался лбом к мокрой гальке. Хоть он был сыном Джахи, но перед Амоном благоговел.

– Бог не разгневается на нас, Ун-Амун? Не нашлет бурю, болезнь или иное бедствие?

– Кому ведомы пути божества? — отозвался я. — Пока мы плыли из Таниса в Дор, бог защищал нас, слал попутный ветер, избавил от разбойников… Но я не уберег его от поругания и теперь не ведаю, чего нам ждать.

Мангабат вцепился пятерней в бороду и дернул раз-другой.

– Прости нас, великий Амон! Но разве ты, могучий и грозный, не мог уничтожить пса Харуха? Поразить вора немощью от пупка до колена? Чтобы отсохло у него то, что делает мужчину мужчиной?

– Амону виднее, когда и как наказывать, — молвил я. — Возможно, вор сейчас лежит в пыли и корчится от боли, точно раздавленный червяк. Но к князю Дора я все равно пойду.

– Не знаю, стоит ли, — с сомнением произнес Мангабат. — Хоть прислал этот князь нам вино и мясо, а все же он разбойник, как и другие филистимцы. Чтоб печень его протухла, а коршун выклевал глаза! Жадный! Я возил ему дары от владыки Таниса, чтобы не грабили в море наши суда с товарами. Он ненасытен, как гиена!

– Бог повелит, будешь говорить с гиеной, — ответил я, положив кедровый ящичек в корзину. Затем помолился, испрашивая у Амона если не милости, так хотя бы прощения, и отнес свое сокровище на место. Затем, как был вымокший, в измятом одеянии, направил свои стопы к тому месту, где пребывал правитель Дора.

ДОР ФИЛИСТИМСКИЙ. КНЯЗЬ

В этот ранний час толпа у кораблей была не очень многолюдной, и до городских ворот я добрался без помех — конечно, не считая запахов пота, рыбы, гниющих плодов и помета, которым щедро удобряли землю козы и ослы. За воротами из пожелтевших под солнцем досок начиналась улочка, вилявшая туда-сюда, как пьяный корабельщик. Тут в кучах мусора рылись псы и свиньи, глухие серые стены глинобитных домишек выглядели унылыми — ни яркий рисунок, ни барельеф, ни даже зеленая гирлянда не украшали их, только виднелись кое-где пыльные листья пальм. Людей я не встретил, кроме голых грязных мальчишек, кидавшихся друг в друга сухим навозом. Но хоть встречных не случилось, чувство, что за мной следят, меня не покидало. Я поднял голову и встретился взглядом с закутанной в темное женщиной, сидевшей на плоской крыше; ее глаза были непроницаемы и темны, как ее одежды.

Улочка вывела меня на площадь, такую же пыльную и безлюдную. Здесь стояли два главных городских сооружения: храм филистимского бога и дворец владыки, напоминающий скорее небольшую крепость. Ничего не могу сказать, добротные постройки, хотя их камни были почти необработаны, а стены слегка кривоваты. Их явно сооружали с расчетом отбиться от врага, если такой заглянет в Дор, чтобы похитить пару ослов или корзину с рыбой. Перед святилищем я не обнаружил ни единого человека, зато у входа во дворец потели два филистимца в доспехах, с копьями и круглыми щитами. Один о чем-то спросил меня, я сложил ладони перед грудью, поклонился и пробормотал почтительно: «Бедер». Страж кивнул и пристукнул древком копья — мол, проходи. Похоже, с князем здесь общались без церемоний.

«А мне как с ним говорить?..» — мелькнула мысль. Конечно, я поклонюсь хоть десять раз и даже встану на колени, но говорить-то как?.. Филистимского я вообще не знал, а на языке корабельщиков из Джахи мог промолвить пару слов, да и те слова были руганью. Ругань помнилась лучше всего остального, ибо Мангабат и его мореходы приправляли бранью всякую речь.