Откуда-то возник служитель, тощий и одноглазый, и я снова произнес: «Бедер! Веди меня к князю Бедеру!» Не знаю, что он понял, но проводил куда нужно, в сад при дворце. Там росли три пальмы, гранатовое дерево и еще десяток других, мною никогда не виданных, с круглыми зелеными плодами. Правитель Дора, крупный мужчина в довольно чистой тунике, с серебряными браслетами на предплечьях, сидел под гранатом и пил вино. Не из кубка пил, а прямо из кувшина.

Я встал перед ним, поклонился и вымолвил:

– Ун-Амун, посланец Херихора, верховного жреца в Фивах, и Несубанебджеда, владыки Таниса, приветствует тебя! Да будет с тобою, князь, милость Амона! Да продлит он твои дни!

Мне повезло — он знал речь моей родины и ответил, почти не коверкая слова:

– Египтянин! Редкий гость в моем доме, клянусь Зевсом! И что тебе нужно?

У него было лицо с резкими чертами и шрамом от удара меча на щеке. Глаза серые, непривычного цвета, и смотрел он на меня, как смотрит кошка на мышь. Шердан, разбойник! И хоть назвал он меня гостем, но не предложил вина.

– Так чего ты хочешь, египтянин?

– У меня похитили серебро и золото, золотой сосуд и четыре серебряных, и случилось это в твоей гавани, случилось прошлой ночью, — сказал я. — Отыщи эти сосуды! Не мое это сокровище, оно принадлежит Несубанебджеду, князю Таниса, и Херихору, моему господину, и другим знатным людям Та-Кем. А еще принадлежит владыкам Библа, Сидона и Тира и тебе, князь, тоже. Я послан за кедровыми бревнами для священной ладьи Амона и могу купить их в любом городе, где захотят продать. Могу в Библе, могу у тебя.

Я сказал так в надежде, что жадность Бедера взыграет и станет он с большей охотой искать украденное. Но князь лишь покосился на кувшин с вином и спросил:

– Кто похититель?

– Бежал мореход с моего корабля, сын шакала. Его зовут Харух.

– Хмм… Харух… имя не филистимское… — Бедер поднял кувшин, сделал несколько глотков — буль-буль! — утерся широкой ладонью и молвил: — Клянусь яйцами Зевса, египтянин! Не пойму, шутишь ли ты или речь твоя серьезна! Что ты пришел ко мне? Разве обокравший тебя из Дора? Нет! Разве он моего племени? Опять же нет! — Глотнув еще вина, он продолжил: — Был бы вор из моих людей, я бы его искал, а тебе возместил пропажу из своего достояния. Но этот Харух с твоего корабля, из твоей страны, и дело это между вами, а вовсе не мое.

– Но украли серебро и золото в твоей гавани! — в отчаянии выкрикнул я. — Здесь, в Доре!

– Потому, что ты привез сюда вора, — заметил князь с ухмылкой, не выпуская кувшина из рук. — Ты… как тебя?.. Ун-Амун?.. нехорошо поступил. У меня в Доре своих воров хватает, к чему мне еще египетские! И без них свербит в заднице, ибо проходимцев здесь, как блох у собаки! То налакаются пива и не заплатят, то девку обесчестят, то украдут козу у пастухов! Так что иди, египтянин, с глаз моих. Иди на свой корабль и попытай приятелей этого Харуха. Есть же у него приятели, а может, сообщники! Вырви у них печень. Я дозволяю!

Он не хотел искать Харуха и похищенное — возможно, он даже смеялся надо мной и признавал за Харухом право красть, лишь бы кража была ловкой, а вор не попался. Верно сказано: все разбойники и воры вышли из одной утробы, все они братья и помнят об этом.

Я ощутил холод в груди и поник головой, но тут вспомнились мне слова Херихора. А сказал мудрейший так: тот, с кем Амон, уже не просто мой гонец, а посланник бога… И тогда воззвал я в душе своей к Амону-Ра, а вслух произнес:

– Послан я за лесом для священной ладьи, и для того дано мне серебро и золото.