— Зачем тебе они? — девушка недоверчиво посмотрела на него, ожидая подвоха.

— Перед тобой сокровищница. Вместо того чтобы копить золото и оружие, я коплю книги.

— А что ты хранишь в сосудах?

— Своих безмолвных гостей. Люблю им почитать. Не обращай внимание, это просто причуда. Главное — книги. Люди скоротечны, на мой взгляд, даже чересчур, а в этих фолиантах звучит отголосок того, кто их создал. Даже будучи из далеких мест или других времен создатели книг становятся моими верными друзьями. Кстати, об отголосках… В башне интересное эхо. Проверь.

— Эгей!? — несмело выкрикнула Дана.

— Слабовато, — проворчал Рихард и подмигнул с усмешкой. — Давай я… ЭГЕ-ГЕ-ГЕЙ!

Голос, усиленный эхом, был подобен громовому раскату. Многократно отраженный стенами он гудел между стеллажей, заставив дребезжать сосуды. От неожиданности Дана присела и так и осталась сидеть. Рихард часто вел себя с ней необычно, проверяя предел ее выдержки.

— Чудесное эхо, — он склонил голову. — А теперь я хочу послушать, как будет звучать лютня, — герцог отыскал за стеллажом маленький, обитый кожей стульчик, и поставил в центр зала.

Рихард любил музыку. Мелодичные неспешные звуки лютни успокаивали, отвлекали от тягостных мыслей, давая возможность забыться. Прежде на лютне играл Дадвин, но его пальцы давно потеряли былую подвижность и слуга неохотно уступил инструмент девушке. Ее даже с большим желанием нельзя было назвать хорошим музыкантом — игре недоставало живости, рукам мастерства, но в простых незатейливых мелодиях, перетекающих одна из другой, все же было очарование. В отличие от обученных музыкантов, играющих проверенные годами песни, дочь Белого берега не боялась импровизировать.

— Хочешь послушать что-то грустное или веселое? — осмелев, Дана достала из тряпицы потрепанную временем лютню.

— Что пожелаешь. Пусть место тебя вдохновит.

Дана медленно перебирала струны. Начало мелодии звучало обнадеживающе радостно, но постепенно сменилось минорным тоном. Рихард бродил по залу, прислушиваясь к изменчивым надломленным звукам. Им овладело горько-сладкое чувство, словно он вот-вот собирается уехать и знает, что больше никогда не вернется. Забывшись, Рихард неловко споткнулся о метлу, забытую немым уборщиком. В последний момент он подхватил ее носком сапога, словно ярмарочный жонглер, и перебросил в руку. Ничто не должно мешать музыке.

Как уже бывало не раз, ноги сами привели герцога к любимому фолианту, куда он записывал истории о себе самом. На краю подставки стояла незакрытая высохшая чернильница, лежали испачканные чернилами перья. Немой слуга не смел трогать вещи Хозяина, даже если те выглядели как сущий мусор до тех пор, пока герцог собственноручно не бросал их на пол.

Рихард не помнил, над чем работал в последний раз, поэтому с интересом приподнял тяжелую, обитую кожей обложку. На последней странице исполинский зверь невиданной породы спал, свернувшись клубком, на верхушке горы. Миниатюра была закончена на две трети. Зверь был полностью готов, а вот городок у подножья, нарисованный, чтобы показать истинные размеры чудовища, герцог только наметил. Над головой зверя собрались тяжелые облака, скрывая от солнца, сквозь живот проросли коренастые дубы, хвост успел засохнуть и потрескаться. Со временем зверь будет спать все крепче, станет камнем, сольется с горой. Рихард нежно провел пальцем по контуру рисунка.