Г у с ь. Я вам говорю, виноват!

   З о я (как фурия). Спасибо, спасибо! Великосветская дрянь!

   А л л а. Не смейте оскорблять меня, Зоя Денисовна! Мне в голову не пришло, что Борис

   Семенович может посещать мастерскую. Туалет я вам верну.

   З о я. Я вам его дарю. За глупость. Идиотка!

   А л л а. Что?! Что?!

   Г у с ь. Стой! Куда? За границу?

   А л л а. Издохну, но сбегу!

   Г у с ь. Ну, так вот. Не будь я Гусь-Ремонтный, если вы не получите шиш вместо заграницы. Увидите вы визу!

   А л л а. Без визы удеру!

   Мертвое тело в дверях.

   М е р т в о е   т е л о. Позвольте. Самое интересное без меня!

   Р о б б е р. Иван Васильевич! (Увлекает его назад.)

   За сценою фокс-трот.

   Г у с ь. Без визы? Не удастся!

   За сценою шум, фокс-трот оборвался.

   О б о л ь я н и н о в (в дверях). Я попрошу не оскорблять женщину!

   Г у с ь. Пианист, уйди.

   О б о л ь я н и н о в. Простите, я не пианист!

   З о я. Павлик, сейчас же играйте. Что вы делаете?

   Обольянинов исчезает.

   Г у с ь. Будете вы вещи на Смоленском рынке продавать! Вы попадете в больницу, и посмотрю я, как вы в вашем сиреневом туалете... Ах, ах...

   Фокс-трот [то] обрывается, то вспыхивает вновь.

   А м е т и с т о в. Алла Вадимовна, прошу. Манюшка, выпусти!

   Манюшка в дверях.

   Г у с ь. Алла, люблю! Алла, вернись! Я тебе визу достану! Визу... (Ложится на ковер ничком.)

   З о я. Успокаивай, успокаивай! (Исчезает.)

   А м е т и с т о в. Коврик грязный! Все устроится. Одна она, что ли, на свете? Плюньте!

   Она даже и не красива. Так, ординер [ordinaire -- обычная (фр.)].

   Г у с ь. Скройся! Оставь меня одного. Я буду тосковать.

   А м е т и с т о в. Отлично, потоскуйте. Я возле вас здесь ликерчик поставлю и папироски.

   Потоскуйте. (Исчезает, закрыв двери.)

   Глухо фокс-трот.

   Г у с ь. Гусь тоскует. Ах, до чего Гусь тоскует! Отчего ты, Гусь, тоскуешь?

   Оттого, что ты потерпел непоправимую драму. Ах, я, бедный Борис! Всего ты, Борис, достиг, чего можно, и даже больше этого. И вот ядовитая любовь сразила Бориса и он лежит, как труп в пустыне, и где? На ковре публичного дома! Я, коммерческий директор! Алла, вернись!

   А м е т и с т о в. Пардон-пардон. Тихонечко, а то внизу пролетариат слышит.

   (Скрывается.)

   Г у с ь. Ах, я несчастный. Алла, вернись.

   Херувим, крадучись.

   Г у с ь. Уйди, я тоскую.

   Х е р у в и м. Тоскуеси. Зацем тоскуеси? Ты очинь вазныи. Цего тоскуеси мало-мало?

   Г у с ь. Не могу видеть ни одного человеческого лица, только ты один симпатичный.

   Херувим, китайский человек. Печаль меня терзает, и от этого я нахожусь на ковре.

   Х е р у в и м. Пецаль? Я тозе пицяль.

   Г у с ь. Ах, китаец! Чего тебе печалиться? У тебя еще все впереди. Алла!

   Х е р у в и м. Мадама обманула. Все мадамы сибко нехоросие мал-мало. Ну, сто? Другую мадаму забираись. Много мадама на Москве.

   Г у с ь. Нет, не могу я себе достать другую мадаму!

   Х е р у в и м. Тебе диенге нет?

   Г у с ь. Ах ты, симпатичный китаец! Разве может быть такой случай на свете, чтобы Гусь не имел денег! Но вот одного не может голова придумать, как эти деньги превратить в любовь! Ах, китаец мой.