Солнце поднялось над горами и растопило вчерашний снег.

Жизнь продолжалась: на обочине заброшенной дороги запылал костёр. Это Птека выбрался из мехового кургана и погрузился в хозяйственные хлопоты.

Вот уже и родник, весело скачущий по каменистому руслу от горного склона до ЗвеРры-реки, был найден зорким звеРриком.

И вёдра из-под каши, так и не брошенные хозяйственными птекиными родичами, тщательно вымыты и подвешены над костром. Закипала в них вода, лежали наготове собранные неподалеку травы для бодрящего отвара.

А сам Птека, сидя на поваленном стволе березы, деловито мастерил из бересты кружки.

Дело это было непростое, требовало умения и усидчивости: своим небольшим острым ножом звеРрик вырезал круг, прямо на дереве, на котором сидел. Осторожно отделял бересту от ствола, сворачивал конусом, и закреплял складку прищепкой из расколотой веточки. Получившимся ковшиком можно было, при желании, зачерпнуть воды из ведра и напиться, главное было следить, чтобы конус не разошёлся, не превратился снова в плоский блин.

Птека слегка присвистывал за работой, было видно, что мастерить ему в радость.

Пахло травами, и хвоёй, и листьями.

И зернистым снегом, — не тем плотным и колючим, что засыпал вчера всё вокруг, — о нет, того снега не осталось, сметённый ветром, он исчез, растворился в ночи, утреннее солнце сожгло его пристальным взглядом, но под кустами остались зерна снега весеннего, полупрозрачного, с тонким пронзительным ароматом, того снега, под которым прячутся подснежники.

Понемногу поднимались и звеРри, и звеРрики.

Каждый вёл себя одинаково: сначала все осторожно проверяли, сохранились ли у них способности к оборотничеству. Перекинувшись из одной ипостаси в другую пару раз, успокаивались, что не потеряли себя, — и начинали испытывать обуглившийся Круг Безумия. Пропускает он в ЗвеРру или из ЗвеРры. Действительно ли порван. И до конца ли. Убедившись, что и здесь подвоха нет, брели, спотыкаясь, к костру. Зачёрпывали берестяными кружками горячего отвара и, обжигаясь, пили.

И молчали. Все, как один.

Может быть, слова пропали, а может, и не нужно было сейчас никаких слов: и так хорошо. Тишина была пронзительной, такой, какой она бывает только ранним утром, когда тени ещё долгие, солнце стоит низко и греет мягко, впереди длинный, почти бесконечный день. Урчала где-то за лесом невидимая ЗвеРра-река. Звенела радостно какая-то мелкая птаха.

И вот в этой блаженной тишине кто-то громко и с удовольствием чихнул, разрушая волшебные чары. Это проснулся росомаха.

С пробуждением росомахи пришлось вставать и Марку.

Лисички, оказывается, давно очнулись и убежали смотреть новый мир, простирающийся дальше по заброшенной дороге.

Марк и росомаха пошли к обнаруженному Птекой роднику, используя обугленный Круг Безумия в качестве тропинки. Птека обещал, что если идти, не сворачивая, Круг пересечётся оврагом, по дну которого течёт ручей.

Марк загребал рваными кроссовками чёрный пепел. Голова была как чугунная. Но, преодолевая головную боль, он жадно смотрел на лес по обе стороны Круга Безумия. Было заметно, что на той, обычной стороне, весна в разгаре. И лес не такой угрюмый, как в зачарованном месте.

Росомаха рассказывал Марку последние новости: он видел всё, потерял сознание последним, уже после того, как кислые мыши прорвали Круг и навсегда превратились в зверей.

— Ого, мышка, значит, бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось… — заметил Марк. — Круто.

— Яиц там не было! — сразу же внёс ясность росомаха.

— Узнаю брата Васю, — буркнул Марк.