— Не гонять нам уже с тобой чаи, Поля… — говорила Ноздрюха.

— Не гонять, — отзывалась Полина. — Да уж давно не гоняли ведь.

— Давно… — вздыхала Ноздрюха.

Ей было грустно. Уходил вот из ее жизни человек — в другие жизни, в другие знакомства, и сразу от этого, все равно как в тихую, без движения, ни туда ни сюда, речку бросишь щепку — колыхнет ее и понесет, закружит, потащит… ясно сразу ощущалось — бежит время, убывает. У нее это бежит убывает, у других — наоборот, у них прибывает, глядишь, по телевизору потом Полину-то смотреть станешь, а кто-нибудь сейчас в космонавты назначен, глядишь, полетит скоро — экое же у них счастье-то: в космос полететь, на цельную Землю, как на мяч какой, посмотреть…

И так грустно было ей дня два или три, но она скрепила себя, уговорила Леню пойти после ее дневной смены в кино, а потом они зашли в кафе под названием «Сардинка» напротив лупоглазого нового здания ТАСС у Никитских ворот, и печаль после этого ее оставила.

В октябре на перевыборном собрании Ноздрюху выбрали профоргом.

— И че ж это я делать должна? — пробовала она выпытать у выдвинувшей ее на эту должность бригадирши.

— Что надо, — непонятно отвечала бригадирша. — Поперву взносы вон собери, по три месяца не плачено.

Со взносами у Ноздрюхи шло туго. Не платила сама же и бригадирша, и приходилось в аванс или получку подлавливать всех поодиночке у кассы. А вскорости стало ясно, что еще делать, кроме как собирать взносы. В бытовке в обед бригадирша собрала всю бригаду и стала объявлять с написанной ею бумаги порядок отпусков. Перед тем, за полчаса, она сзади подошла к Ноздрюхе, красившей на карачках подоконный проем с навешенной уже батареей, так что, кроме как на карачках, с самого низу подобраться к нему было и невозможно, постелила на пыльный подоконник четвертушку газеты, а сверху положила эту самую бумагу.

— Когда в отпуск-то пойдешь? — спросила она, стоя над Ноздрюхой.

Ноздрюха, крякнув, разогнулась, поднялась и заглянула в бумагу.

— Не знаю, — сказала она, отправляя под косынку выпавшие на лоб волосы. — Как-то мне вроде и ни к чему пока. Не устала вроде.

— У тебя еще и за этот год отпуск не отгулян. Значит, в декабре тебе на будущий — как раз, — ткнула бригадирша рукой в бумагу. — Подписывай. — И дала Ноздрюхе шариковую ручку.

Ноздрюха подписалась внизу, где под словом «Бригадир» и закорюкой бригадирской подписи стояло слово «Профорг», и отдала ручку.

— Все, че ли? — снова готовясь встать на карачки, спросила она.

— Угу, — буркнула бригадирша, не тратя больше на нее слов.

Бабы начали шуметь, когда она еще читала, а когда кончила, ор поднялся — впору лопнуть барабанным перепонкам.

— А кто спрашивал? Кто спрашивал? На что мне февраль-то, а? А желания что, не учитываются? — кричали бабы.

— А сама-то снова летом, третий уж раз, а ну-ка сама-то на зиму, а?

— На кой фиг мне ноябрь, мне на май надо, я весной не ходила — имею право.

Бригадирша дождалась, когда все наорутся, и хлопнула рукой по столу.

— О! — сказала она, широко разевая рот. — О! Расхайлались. Колхоз развели. Деревню. Отпуска — дело государственное, государственный интерес соблюди, а потом об остальном толкуй. Я одна, что ли, составляла? Во! — подняла она бумагу, оборачивая ее лицом ко всем, — с профсоюзом вместе.