– Меня тянет к тебе. Всегда тянуло. Это не меняется. В тебе есть какое то пламя, так, что мне хочется протянуть руки, чтобы обогреться. Ты необыкновенно хороша.
Адель была благодарна ему за то, что он не заговорил об ее образе жизни. Медленным движением она расстегнула и сбросила манто – искрящийся мех упал к ее ногам, потом сняла шляпку и подошла к Эдуарду. Их глаза встретились. Он снова поцеловал ее, и она, не выдержав, прошептала:
– Ты правда… правда не осуждаешь меня?
Он засмеялся.
– Помнишь, как ты обиделась когда то, когда я сказал, что люблю только тебя, а не твою мать или твоего ребенка? Может, я был жесток, но это действительно так. Я люблю тебя, Адель, тебя, взятую отдельно из всей твоей жизни. Довольна ты этим? – спросил он, лаская ее волосы. В нем закипело желание, и он не знал, долго ли сможет продолжать разговоры.
– Теперь мне такой подход на руку, – искренне прошептала она.
Эдуард мгновение молчал, глядя на нее, потом признался:
– Ты действительно изменилась. Да, не смейся. Ты стала взрослой.
– И я, став взрослой, всё еще привлекаю тебя? – спросила она шепотом, не в силах удержаться от кокетства.
Он держал в ее объятиях, видел, как трепещут ее длинные черные ресницы, чувствовал, как податлив и гибок ее стан, а еще был запах гвоздики, одуряющий и обволакивающий, и эти зеленые глаза, блеск которых то гас, то возрождался, вспыхивая зеленым пламенем, то бриллиантово искрился, и отблески свечей играли в ее темных зрачках. Ее грудь дышала легко и взволнованно. Внешне она была всё такая же, может, даже еще лучше, но Эдуард чувствовал, что что то в ней изменилось: Адель, хотя и дрожала в его объятиях, уже не была наивной девочкой, и чувственность, которая исходила от нее нынче, была чувственностью взрослой женщины. И что удивительней всего, его влекло к ней сильнее, чем больше он был уверен, что ее чувство к нему чисто и открыто, свободно от каких либо расчетов.
Он негромко произнес:
– Адель, я так хочу тебя.
Голос его был тих, в нем звучали те невыразимо мягкие интонации, о которых так часто вспоминала Адель, но теперь к ним добавились хрипловатые нотки страсти.
– Я рада, – сказала она. – Если это так, я счастлива.
Обвивая его шею руками, она шепнула:
– Давай ничего не говорить.
Смеясь, он согласился с ней, удивленный и обрадованный тем, что впервые за долгое время его тоже так сильно захлестывает чувство:
– Да, давай ничего не будем говорить. Давай не говорить. И так всё будет ясно.
– Я помню, что ты сказал мне в Нейи, Эдуард.
– Я готов повторить это. Доверься мне, моя милая, и всё будет хорошо. – Уже целуя ее, он пробормотал, голосом, срывающимся от желания: – Останови меня, если… если я буду слишком поспешен.
Он, похоже, хотел взять инициативу на себя, но на этот раз Адель решила не позволить ему этого. Лишь на миг приникнув к Эдуарду, будто желая удостовериться, что это действительно он, и скользнув рукой по его густым светлым волосам, она отошла, взглядом удерживая его на месте, чуть оперлась о стол и неспешно потянула вверх подол юбки. Заскользил вниз сперва один шелковый чулок, потом другой, и больше нижнего белья на ней не было. Она, прежде с легкостью проделывавшая такую процедуру перед многими, теперь почему то испытывала неловкость за собственную опытность и даже в душе считала себя бесстыдной, хотя и успокаивала себя тем, что делает всё это с любовью. Когда, поставив обе босые ноги на пол, она решилась поглядеть на Эдуарда, щеки ее были розовые.
– Я… я не слишком откровенна? – спросила она нерешительно.
– Ты другая, – признался он. – Но очень соблазнительная. Мне можно уже подойти?
– А ты думаешь, нужно спросить разрешения?
– Ты решила командовать. |