|
– А я уж катапультироваться собралась, прижав к груди своего счастливого медведя. – Как его, кстати, зовут? – спросил Матвей, в основном чтобы отвлечь Ираиду от мрачных мыслей. – Он у меня без имени, – ответила она с какой то трогательной, невоенной застенчивостью. – Но, когда надо, я его Масей зову. – Мася, значит, – задумчиво кивнул Матвей. – Моисей то есть… Ведя этот психиатрический в своей непринужденности разговор, Матвей, работая попеременно бортовыми и носовыми дюзами, уводил транспорт Ираиды (и заодно свой корвет) с гибельной траектории. «Как же это нелепо – погибнуть в столкновении с похожим на злую снеговую бабу газососом, после того как удалось счастливо избежать двух убийственно плотных метеоритных роев, сопровождающих комету!» – нервничал Матвей. Все решали считанные метры. И, как предупреждал лидар, этих то метров – двух или трех – им остро не хватало. Правая клешня «Краба» Гумилева должна была воткнуться в обшивку верхнего блока станции, обрекая на верную гибель и его корвет, и «корову». И тогда Матвей выстрелил. Просто выстрелил из главного калибра в голову снеговой бабы. Лазерные лучи вырвали из нее неожиданно крупный кусок. В образовавшуюся прореху легко прошли бы и два, и три «Краба». Не говоря уже об одном. – Скажу тебе честно, Матвей, вначале ты показался мне нюней и маменькиным сыночком. Но теперь вижу: ты парень что надо! – выкрикнула ликующая Ираида. И тут, будто бы издеваясь над ними с их напряженной серьезностью, в эфир вернулся бесконечно счастливый Ювельев. – Мужики! Мы все миллионеры! Вы слышали меня? Миллионеры! Пока вы там метеориты били, я нарыл четыре центнера неквантуемого вещества! Четыре долбаных центнера! Чистейшего, можно сказать девственного эн ка вэ! Матвей молчал. Субординация! Высказываться надлежало старшему в группе, Пущину. Но Пущин не торопился – нагнетал. Наконец в эфире раздался его грозный командирский басок: – Ну, значит так, Ювельев. Живой? Отлично. Об остальном на базе поговорим. Первым состыковался с фортом Пущин. Его «Краб» был самым старым из всех. Не удивительно, что в ходе стыковки у него отвалился кожух хвостового лидара. Вторым воссоединился с родной базой Ювельев. Ну а «корова», ведомая корветом Матвея, пришла самой последней. Передав у самого форта искалеченный транспорт Ираиды дежурному буксиру спасателю, Матвей с облегчением разжал стальные объятия и ушел на стыковку. В ангаре к нему устремилась целая толпа: техники, медики и пилоты «дивизиона смертников», которые следили за приключениями отважной четверки по трансляции Боевой Сети. Вопросы сыпались градом. – Вы не ранены, Матвей Степанович? – хотел знать сержант медслужбы. – Как самочувствие лейтенанта Бек? Реанимацию готовить? – наседал его коллега. – Кто первым обнаружил комету? – А правда, что комета из неквантуемого вещества? – Что это Пущин сегодня не в духе? – Ну хоть бакены то развесить успели? Матвей был так измучен, что счел возможным не отвечать ни на один из вопросов. Но все таки одну реплику он проигнорировать не смог. – Как вы оцениваете поведение лейтенанта Ювельева? – спросил рыжеволосый техник (Матвей припоминал, что его зовут Федотом). – Как я оцениваю? – переспросил Матвей, таращась на техника. – Да, вы. Как оцениваете? – тушуясь, повторил тот. Вместо ответа Матвей решительно раздвинул толпу и направился к подмигивающему проблесковыми маячками оружейному погрузчику, рядом с которым снимал летный комбинезон Ювельев. Матвей шагал широко, сжав руки в кулаки и нахмурив свои густые брови. |
