|
— Слушай, Семен, — озадаченно спросила Руфь, — а откуда мы слова-то знаем? Это же пятидесятые годы! Ни тебя, ни меня еще и в проекте не было! — Советские гены, наверное… Они же стальные, как Павка Корчагин. А может, в каком-нибудь фильме про те времена ее употребили в фоновом режиме… В общем, понятия не имею. Я, кроме этих строчек, и не помню ничего. — А я бы и про народы и расы без тебя не вспомнила… Серафима решила, что слишком уж долго в ее присутствии родаки беседуют друг с другом через ее голову, и решила встрять. — Ты кого-нибудь нынче прихватил? — Нет. Нынче не прихватил. Отвернись, девушка, я же штаны меняю. Она послушно отвернулась, но разговора не прервала ни на миг. — Похоже, па, день прошел впустую? — Да как сказать… Мы восполним другими радостями. Погода хороша. Ты уже гуляла, шестикрылая? У Серафимы с вожделением напряглась спина. — Хорошего всегда мало… — нейтрально сказала она. — Вот мы сейчас поедим и пойдем еще подышим. Я тоже с удовольствием повечеряю среди кущ с газеткой… — Пора бы тебе во время своих лингвистических тренировок выучить, — не поворачиваясь, подала голос Руфь, — что кущи — это не кусты, а шалаши. — Понял, не дурак, — сказал Кармаданов. — А нам шалаши не нужны, у нас жилплощадь. Нам свежий воздух нужен. Мама не против? — Мама не против. — А что девушки нынче читают? — спросил, переодевшись, Кармаданов. Серафима молча протянула ему книгу обложкой в нос. — «Алые паруса», — растерянно прочитал Кармаданов заезженное по пустякам, но в первозданной сути своей почти забытое сочетание слов, и с некоторым сомнением обернулся на жену. — Руфик, а не рано? В памяти сразу всплыла неприятная, будто пахнущая многомесячной немытостью картинка в телевизоре — разбитные девицы в блестящих портках, кривляясь, гундосят нарочито противными голосами что-то вроде «ты больше не зови меня Ассоль, у меня на этом месте от тебя мозоль…». Нет, дословно не вспомнить текстовку, только образ остался. Яркий, надо признать. Сто вкусных супов съешь, а будто и не было их — но таракан в супе не забудется. И нынче тараканов стало больше, чем супов. Впрочем, в самой книжке, вспомнил Кармаданов, этого все-таки нет. Так что глупый вопрос он задал, и понятно, что дочка прокомментировала его, саркастично хмыкнув: мол, ты вообще-то заметил, что я уже не в подгузниках? — Я не знаю слова «рано», — проворчала Руфь. — Я знаю только слово «поздно». Явно что-то процитировала. Что-то даже знакомое, но Кармаданов никак не мог вспомнить что. Вертелось, раздражающе виляло задом из кустов — а лица не показывало. — Между прочим, сейчас новый взгляд возобладал, — академично начал Кармаданов и сел в кресло сбоку от стола, за которым работала жена. Сима с проворством котенка устроилась у него на коленях, и Кармаданову, как всегда, показалось, что она и весит не больше. Теплая, уютная и все еще маленькая… Он обнял ее левой рукой. — Современные тенденции борьбы с мифологизацией сознания, в частности, гласят, что Ассоль и впрямь свихнулась на красивой сказке и совершенно не могла приспособиться к реальности. Не мылась, не стриглась, отца уморила голодом, спалила по рассеянности дом — все корабль свой ждала. |
