-  Когда назначена встреча? - спросила мать.

    -  Через сорок минут, - ответил я, взглянув на часы. - Даже через тридцать пять. Как раз успеваю без лишней спешки.

    -  Если бы ты спустился в подземелье, тебе пришлось бы поторопиться, - заметила она, лишь констатируя факт, и не стала развивать свою мысль дальше. - Вот что я подумала, Эрик…

    -  Да?

    -  Если Ладислав предложит тебе мир, что ты ответишь?

    -  А я с ним и не ссорился.

    -  Сынок, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, - сказала мама. - Ведь я вижу, что ты до сих пор любишь Радку и никак не можешь смириться с её потерей, но из-за своей гордыни… В конце концов, прошло уже три года, страсти улеглись, и никто не станет говорить, будто ты поддался нажиму.

    Я вздохнул:

    -  Ты ошибаешься, мама. Зоран станет говорить, ещё как станет. Уж он-то зальётся соловьём, такого понапридумывает. А этот старый хрыч… пардон, Володарь, заставит меня унижаться.

    -  По-твоему, просить руки унизительно?

    -  Нет, но можно не сомневаться, что моё сватовство представят как публичное покаяние. Я этого не потерплю.

    Теперь уже вздохнула мама:

    -  Ты такой же упрямый, как… как и все Пендрагоны. Ты путаешь гордость с гордыней, а признать свою неправоту считаешь малодушием, хотя на самом деле это был бы мужественный поступок.

    Я пожал плечами:

    -  Значит, я недостаточно мужественный.

    -  Скорее, недостаточно взрослый. - Мама наклонила мою голову и поцеловала меня в лоб. - Мой ты малыш.

    Ещё недавно я обижался, когда матушка называла меня малышом, но в последнее время стал относиться к этому спокойно - наверное, повзрослел. А повзрослев, понял, что для матери дети всегда остаются детьми, сколько бы лет им ни было - хоть два, хоть двадцать два. И всё же…

    -  Мама, - сказал я. - Мне надоело быть единственным ребёнком в семье. Я уже вырос - пора бы тебе подумать ещё об одном малыше. Или малышке.

    На лицо матери набежала тень и тут же исчезла - но недостаточно быстро, чтобы ускользнуть от моего внимания. Набравшись смелости, я наконец решился задать очень болезненный для меня вопрос, который мучил меня с тех самых пор, как я начал критически воспринимать действительность:

    -  Ты не любишь отца, ведь так? И не хочешь от него детей. А я родился по чистой случайности. Я прав?

    Она отступила на шаг и устремила на меня грустный взгляд.

    -  Ты прав и не прав, Эрик, - ответила после долгого и напряжённого молчания. - Мы с Брендоном любим друг друга, хотя с твоей точки зрения это трудно назвать любовью. Наш брак - союз двух товарищей по несчастью и, можешь мне поверить, довольно тесный союз.

    -  Однако… - значительно произнёс я.

    Мама села в кресло и в задумчивости склонила голову, золотистые локоны упали ей на лоб.

    -  Увы, сынок, сердцу не прикажешь… - Вдруг она резко вздёрнула подбородок, взмахом руки отбросила назад волосы и пристально посмотрела мне в глаза. - Но я слишком горда, чтобы становиться в очередь. Надеюсь, ты этому веришь? Я не хочу быть чьей-то второй или третьей женщиной… даже Артура.