- Черная аннигиляция!..- крикнул Ревелино.

Да, это была аннигиляция. Но не та, которая происходит при уничтожении вещества и антивещества и сопровождается ослепительной вспышкой, выделением огромной энергии. Здесь все было совсем не так. Заряженный отрицательной гравитационной энергией свинец и обычное вещество ракеты, соединившись, мгновенно, взрывоподобно исчезли, аннигилировали, обратившись... Во что? Этого никто из нас не знал. Во всяком случае, не в энергию...

Сквозь купол каюты мы увидели на привычном звездном небе внезапно возникшую зияющую бездну. Будто разорвалось само пространство. Угольный провал в Ничто...

И сразу мир исчез, Вселенная рухнула. Ни звезд, ни туманностей - ничего. Густая непроницаемая тьма. Нам показалось, что со временем происходят странные вещи: то оно мчалось вперед с немыслимой скоростью, то останавливалось совсем. Словно здесь вообще не было времени.

Сознание у всех померкло... Мы точно погрузились в небытие и в тот же миг вынырнули.

- Что это было? - воскликнул вскочивший на ноги Бурсов.- Где мы?

Кто ему мог ответить? Еще ни один астронавт не попадал в такие переплеты.

- Похоже, что мышеловка захлопнулась,- проговорил биолог Зиновский.

Если бы мы знали тогда, как недалек он был от истины...

На корабле воцарилась гнетущая тишина. Трудно было свыкнуться с мыслью, что Кочетова больше нет. Кажется, только что вышел из звездной каюты - и вот никогда уже не войдет... Капитан целыми днями пропадал в рубке электронного универсала. Я сидел за пультом, а сзади полулежал в кресле Иван Бурсов и читал свою неизменную “Историю философии”. У него, планетолога, вся работа была еще впереди. В свободное от дежурства время я уединялся в своей каюте. Чтобы как-то заполнить пустоту, начал писать картину - незатейливый земной пейзаж: осенние дали, и на переднем плане береза, словно охваченная желтым пламенем.

Постепенно мы снова стали все чаще собираться вместе в звездной каюте.

- Что-то не нравится мне мир после аннигиляции...- бормотал Иван, почти не отрывавшийся теперь от гамма-телескопа.

То и дело он бегал в рубку ЭУ, производил какие-то расчеты. Однако на все наши просьбы объяснить, в чем дело, он отвечал одно и то же: “Пока еще нет полной ясности”.

К своему гамма-телескопу - самому дальнозоркому и самому хрупкому из всех корабельных средств наблюдения - Бурсов с самого начала строго-настрого запретил нам всем прикасаться. Но однажды, когда планетолог скрылся за дверью ЭУ, заинтригованный Ревелино не выдержал и приник к запретному окуляру. Через полчаса он оглядел нас округлившимися от изумления глазами. Но едва открыл рот - на пороге появился Бурсов.

- Ты что же молчишь, Иван? - укоризненно проговорил Малыш.- Такое творится, а он молчит.

- Я не имел права, пока все не проверю.

Малыш повернулся к нам.

- Сколько планет насчитали мы вокруг Альтаира до аннигиляции?

- Пять! - почти хором ответили мы.

- А сейчас их стало три. Только три! Как ты можешь объяснить это, Иван?

Планетолог покачал головой.

- Необъяснимо...- Он помолчал.- Три вместо пяти - это еще не все. Главную новость ЭУ только что выдал: по всем признакам на одной из планет высокоразвитая цивилизация!

...Прошел еще месяц, и мы увидели ее крупным планом - третью от светила планету, похожую на апельсин с ярко освещенным оранжевым боком.