|
Он не спал уже три ночи и потому едва войдя в квартиру, рухнул на диван не раздеваясь. Тускнеющий его взор в последний миг уловил некое изменение обстановки, диссонанс вещей и предметов, но сон уже помутил рассудок и через мгновение вообще отключил его. Точнее, переметнул во времени, и академик очутился в латангском аэропорту, в деревянном здании, где узкий и длинный зал ожидания с авиационными креслами буквально шевелился от обилия тараканов. Снился ему он сам и покойный Миша Рожин; будто сидят они рядом, дремлют и слушают аэродинамический вой пурги. И тут из давно заглохших динамиков вдруг прорывается голос диспетчера, но слышно не объявление рейса, а песня, которую только что пели на поминках - "Надежда". Но никого не разбудила эта чудесная песня и нежный голос Анны Герман; как спали, так и спят пассажиры примерно двадцати посаженных в Латанге рейсов. Всего около тысячи человек! Спят вповалку, среди тараканов, кто может - сидя, а кому вообще не досталось места - стоя, по-лошадиному, только головы валятся влево, вправо, будто у заморенных блокадных головастиков. И тут вскочил Рожин и заорал, как армейский сигнал тревоги: - Люди! Мать вашу!.. Слушайте! Слушайте песню! Это же "Надежда"! Хватит спать, люди! От его рева Насадный подскочил, слетела дрема - под ногами враги ненавистные - крылатые облюбовавшие Арктику насекомые, коричневые твари, - начал топтать их унтами, слыша характерный хруст, будто по жареным семечкам ходил! И нечаянно наступил на руку мальчишки, откинутую в глубоком сне. Казалось, раздавил, но ребенок не проснулся, только сжал ладошку в кулачок. Он заглянул ему в лицо и внезапно узнал себя - питерского блокадного головастика. Так уже было: он спал на полу бомбоубежища и кто-то в темноте наступил на руку... Он склонился над мальчиком, бережно убрал его руку из-под ног и долго гладил кулачок, пока он не ослаб и прощенно не разжался. Потом только огляделся - мать моя! - откуда столько народу?! Вроде бы засыпал в полупустом зале... Этот сон вовсе и не был сном. Однажды с Рожиным - а дело было в семидесятом, когда возвращались из первой официально-настоящей экспедиции, - они отдали "генеральские" билеты женщинам, геологам-поисковикам, которые рвались домой, в Питер. И последний Ил-18 стартовал из Хатанги под самый занавес двухнедельной пурги, а они остались истреблять отвратительных, мерзких насекомых... По истечении первой недели Насадный впал в анабиоз, когда сон и явь спрессовались в единый конгломерат, поэтому оглушающий крик Рожина прозвучал, как будильник. Из динамиков несся чистый, завораживающий голос Анны Герман: "Надежда, мой компас земной..." - Вставайте! Слушайте песню! - все еще гремел старый сподвижник. - Хватит спать! Замерзнете! Проснулся лишь один мальчик под ногами, сел и завертел головенкой. Тогда Рожин закричал в отчаянии: - Грабят! Держите карманы! Воры, вокруг воры! Эй, куда потянул кошелек?! Вставайте, у вас все украли! Тысячная человеческая свалка мгновенно встрепенулась, ожила, а Михаил сел в свое кресло и засмеялся. И мальчик засмеялся... Голос покойного все еще стоял в ушах, когда Святослав Людвигович проснулся в своей квартире на Петроградской. И еще подумал - к ненастью, и ветер услышал, завывающий между домов. За окнами серела гаснущая белая ночь, и в сумеречном ее свете перед глазами оказалась стена, забранная от пола до потолка остекленными шкафами. Они были пусты, на полках лежали только призрачные "зайчики" света, падающего из высоких окон. Сначала он решил, что это продолжение сна. |
