Павел, однако, послал вместо себя все того же графа Кутайсова. Когда тот вошел в комнату в красном мальгинском мундире с голубой лентой через плечо, Суворов приподнялся в постели и закричал все тому же Прошке:
— Ступай сюда, мерзавец! Вот посмотри иа этого господина в красном кафтане. Он был такой же холоп, как и ты, да видишь, куда залетел! И к Суворову его посылают. А ты, скотина, вечно пьян и толку из тебя не будет.
Забыл, видно, Александр Васильевич, что ею собственный батюшка начинал карьеру денщиком у императора. Или не забыл, а искренне считал, что дворянское происхождение автоматически ставит его выше любого, рожденного в ином сословии. Вольнодумство Суворова имело свои пределы.
Сказались эти пределы и тогда, когда друзья попытались склонить его к участию в заговоре против императора Павла. Суворов аж подпрыгнул и в ужасе перекрестил говорящему рот:
— Молчи, молчи, не могу! Кровь сограждан — помилуй Бог!
Ни опала, ни ссылка не оправдывали в его глазах участия в смуте, способной привести к кровопролитию.
Любимая дочь Александра Васильевича, «Суворочка», вышла замуж за очень богатого и доброго человека — Дмитрия Хвостова, который имел только одну слабость: мнил себя поэтом. Суворов полушутя, полусерьёзно жаловался друзьям, что зятю удастся то, что не удалось турецким ядрам: до времени свести его в могилу:
— Бубнит и бубнит, и все в рифму, и рифму… Помилуй Бог, с ума спятить недолго! Знаю, что не по злому умыслу, а то еи-eйi, пришиб бы.
Насчет турецких ядер Александр Васильевич несколько преувеличивал, ибо сам любил говорить, что за всю жизнь им было получено семь ран: две — на войне, а пять — при дворе. И уж совершенно точно, что эти пять ран были куда более боле болезненны и опасны для здоровья. нежели первые две. Несмотря на то, что Суворов никогда не терял присутствия духа и чувства юмора, да и вообще был большим жизнелюбом, придворные нравы больно задевали даже его. Не случайно он всю жизнь предпочитал держаться от двора подальше и появлялся там лишь в случае крайней необходимости.
О жизнелюбии Суворова говорит и тот факт, что когда он был уже безнадежно болен и дни его — сочтены, Дмитрий Хвостов, желая подбодрить тестя, сказал, что лекари, мол, живо поставят его на ноги.
— Это хорошо, — усмехнулся Суворов, — только, ежели останусь жив, долго ли проживу?
Хвостов щедро пообещал ему как минимум пятнадцать лет. Суворов нахмурился, плюнул:
— Злодеи! Отчего не сказал — тридцать?
Было это за неделю до его кончины… Суворов умер 6 мая 1800 года и был похоронен в Александро-Невской Лавре. А ещё накануне в письме к другу заклинал:
«Только не Отнимайте у меня возможности до конца дней моих печься о пользе Отечества…»
Да можно ли было отнять то, что было предначертано свыше? Остановить генералиссимуса смогла только смерть. Отечеству же он верой и правдой служил пятьдесят три года.
Листая страницы российской истории, легко убедиться в том, что полководцев, равных Александру Васильевичу Суворову, в ней не было. А уж таких личностей в ранге генералиссимуса — тем более.
Царевна Ксения, или Вдовствующая невеста
После смерти Ивана Грозного трон унаследовал его младший сын, Федор, — человек, о котором сам его отец отзывался так:
«Постник и молчальник, быть бы ему монахом, а не царем».
И действительно, за четырнадцать лет, проведенных на троне, и даже в последние дни своей жизни царь Федор Иоаннович ни на минуту не задумался о том, что происходило в России и кто будет самодержцем после его смерти. В результате царем стал Борис Годунов, боярин худородный, но брат овдовевшей царицы Ирины.
В какой-то степени это было справедливо: Борис фактически правил Россией именем Федора все эти годы, и правил неплохо: в стране было относительно спокойно. |