– Ну это как сказать, – буркнул. Уилт, клятвенно обещая себе как можно чаще чистить зубы. – Дело в том, что…

Миссис Глаусхоф всей пятерней ухватила его за физиономию и промяукала:

– Розанчик!

– Рофанфик? – с трудом выговорил Уилт.

– Губки у тебя, как розанчик, – миссис Глаусхоф еще сильнее впилась когтями ему в щеки. – Не ротик, а розочка.

– А по вкуфу не похофе. – заметил Уилт и тут же пожалел. Миссис Глаусхоф взгромоздилась на него, и перед самым его носом появился сосок, торчащий из розовых кружев.

– Пососи у мамы сисю.

– Пофла к ферту, – огрызнулся Уилт. Но развить эту мысль ему не удалось. Миссис Глаусхоф навалилась на него грудью, и ее сосок заелозил по его лицу. Уилт начал задыхаться.

За стеной в ванной Глаусхоф тоже задыхался – от бешенства. Он следил за происходящим через полупрозрачное зеркало, которое установил для того. чтобы, лежа в ванной, любоваться, как миссис Глаусхоф надевает наряд его мечты. Глаусхоф уже клял свою хитрую уловку на чем свет стоит. Хитрость называется. Эта шалава совсем совесть потеряла. Патриот Глаусхоф надеялся, что жена просто‑напросто вскружит голову русскому шпиону и тем самым тоже выполнит свой патриотический долг. Но трахаться‑то с ним зачем? И хуже всего, что обольщала она с явным удовольствием.

Глаусхофу же эта сцена никакого удовольствия не доставляла. Он скрежетал зубами и старался не думать про лейтенанта Хару. Легко сказать – «не думать». А ну как Хара лежал на этой самой кровати и Мона тешила его таким же вот манером? В конце концов Глаусхоф не выдержал, вылетел из ванной в коридор и завопил:

– Ты что же это делаешь, а? Тебе было сказано растормошить стервеца, а ты его возбуждаешь!

– Чего ты бузишь? – удивилась миссис Глаусхоф. поднося к лицу Уилта другую грудь. – Думаешь, я не понимаю, что делаю?

– Я не понимаю, – хрюкнул Уилт. Теперь он мог хоть немного отдышаться.

Миссис Глаусхоф слезла с него и направилась к двери.

– Я думаю, что ты… – начал Глаусхоф.

– Топай отсюда! – взвизгнула миссис Глаусхоф. – Этот парень на меня уже конец навострил!

– Да уж вижу, – проворчал Глаусхоф. – Растормошила, нечего сказать. Дура набитая.

Миссис Глаусхоф стащила сапог.

– Ах, дура? – заголосила она и с завидной меткостью швырнула сапог в голову мужа. – Чтоб меня еще всякий хрыч недоделанный дурой обзывал? Да у тебя же встает, только когда я расхаживаю в этих сапогах, как нацист какой‑нибудь, – в дверь полетел второй сапог. – Пока не разоденусь, как Гитлер, ты и на мужика не похож. Смотреть противно. А у этого парня хрен, по сравнению с твоим, – прямо как монумент Вашингтону.

– При чем тут мой хрен? Пойми ты: это коммунист, шпион! Опасный тип!

– Ишь ты, – хмыкнула миссис Глаусхоф и сняла бюстгальтер. – Опасный, говоришь?

– Неправда, я не опасный, – возразил Уилт, потихоньку сползая с кровати. Между тем миссис Глаусхоф, пошатываясь, стягивала с себя пояс.

– Предупреждаю, ты влипнешь в историю, – взывал Глаусхоф. Он отступил подальше от двери, чтобы супруга еще чем‑нибудь его не зашибла.

– Уже влипла! – рявкнула миссис Глаусхоф, захлопнула дверь и заперла на ключ. Уилт и ахнуть не успел. как она выбросила ключ в окно и двинулась на него.

– Ну, Красная площадь, вот и я.

– Я не Красная площадь! Почему все думают, будто…

Но миссис Глаусхоф не думала – она действовала С неожиданной ловкостью она повалила Уилта на кровать и, встав рядом на колени, склонилась над ним.