— Алло, алло, — говорила Салли. — Вы, видно, страшно заняты, я вот уже целых пять минут не могу дозвониться. Дэвид со смехом прокричал в трубку:

— Салли!

— Ага, вы меня узнали?

— Вас нельзя не узнать!

Оба расхохотались, и Дэвид спросил:

— Где вы находитесь?

— В гостинице Стентона, знаете, возле Британского музея. И Альф со мной!

— Но что вы делаете в Лондоне, скажите, ради бога?

— Вот в чём дело, Дэвид, — отвечала Салли. — Я выхожу замуж. И решила раньше, чем мы с папой расстанемся, прокатить его в Лондон. В Кристалл-паласе открывается выставка голубей, и папе хотелось её посмотреть.

— О, это великая новость, Салли, — сказал Дэвид, удивлённый и обрадованный. — А кто же он? Я с ним знаком?

— Не знаю, Дэвид. — Голос у Салли был счастливый и чуточку самодовольный. — Это Дик Джоби из Тайнкасла.

— Дик Джоби! — воскликнул Дэвид. — О Салли, это блестящая партия!

Салли молчала, но он чувствовал, что она довольна. Потом она сказала:

— Я хочу вас видеть, Дэвид. И Альф тоже. Хотите закусить с нами сегодня? Так слушайте, мы днём идём в Кристалл-палас, но вы можете прийти и позавтракать с нами в гостинице. Приходите сейчас, Дэвид!

Дэвид подумал: «Доклад подождёт».

— Ладно, — прокричал он в трубку. — Приеду около двенадцати. Да, да, Салли, я знаю, где отель Стентона. Приеду!

Он вернулся от телефона, все ещё улыбаясь. Салли приносила с собой атмосферу какой-то неугомонной жизнерадостности, от которой становилось легко на душе.

В половине двенадцатого он доехал в метрополитене до Музейной станции и прошёл пешком по улице Теккерея до тихой и невзрачной на вид гостиницы Стентона в Уобернсквере. Утро было ясное, в воздухе чувствовалась весна, деревья уже оделись листвой, и весело шумели воробьи в сквере, у скамейки, где какой-то старик кормил их крошками. Даже в гудках проезжавших такси слышалось что-то весёлое, как будто и они радовались чудесному дню. Дэвид пришёл в гостиницу за несколько минут до двенадцати, но Альф и Салли уже ожидали его в вестибюле. Они сердечно поздоровались с ним. Дэвид несколько лет не видел Альфа Сэнли, но за это время Альф мало изменился. Разве только усы ещё больше побурели от табака и обвисли, лицо ещё больше пожелтело да искривление шеи стало заметнее. Но он остался всё тем же славным, простым, упрямо-безалаберным человеком. На нём был приличный случаю чёрный костюм, слишком новый и жёсткий, который к тому же был ему несколько широк, новенький галстук и ботинки, должно быть, новые, так как они скрипели при каждом его движении.

А Салли изменилась. Унаследовав, видно, от матери склонность к полноте, она растолстела, как бочка. Кисти рук были окружены, как браслетами, валиками жира, и лицо её заметно ожирело. Она усмехнулась удивлению Дэвида, которое он безуспешно старался скрыть.

— Что, потолстела я немного, да? Ну, да это всё равно. Идём завтракать.

Они уселись в тихом ресторане, за столик, освещённый солнцем, завтракали холодным мясом и салатом. Холодное мясо с салатом было очень вкусно, и поданная затем ватрушка из ревеня — тоже. Салли ела много и с аппетитом. Она выпила бутылку вина. Её пухлое лицо разрумянилось, она, казалось, вся расплывалась от удовольствия, которое доставляла ей вкусная еда. Окончив, она удовлетворённо вздохнула и без всякого стеснения отпустила посвободнее свой кушак. Дэвид, сидя напротив за столом, улыбался ей.

— Итак, значит, вы выходите замуж. Да, когда-нибудь это должно было случиться.

— Дик — славный малый, — сказала Салли с довольным вздохом.