Он бросил быстрый взгляд на Нэджента, который сидел рядом с ним, прикрыв лицо рукой. Нэджент чувствовал то же, что и он; но у Нэджента было больше покорности, был какой-то фатализм, помогавший ему смиряться пред неизбежным. Дэвид же не в силах был покориться, подобно Нэдженту. — «Никогда, ни за что!» — твердил он себе. Он должен, должен сегодня выступить. В мучительном ожидании этой минуты он готовился быть спокойным, хладнокровным и смелым. Как только Стон довёл до конца свою изворотливую и высокопарную речь и, сияя на все стороны улыбкой, сел на место, Дэвид вскочил.
Он ждал, застыв в напряжении. Перехватил взгляд спикера. Он вздохнул долгим, мучительным вздохом, и с этим вздохом все его тело как будто пронизала волна решимости. В этот миг он решил сделать одно великое, отчаянное усилие и противопоставить биллю мощь той правды, за которую он боролся всю жизнь. Он снова перевёл дух. Он ощущал теперь уверенность в себе, смелость. Заговорил медленно, почти бесстрастно, но с такой беспредельной искренностью, что после напыщенного красноречия предыдущего оратора внимание всего зала сразу же приковалось к нему.
— Я целый день сегодня слушал прения. Я от души жалею, что не могу разделить восторгов моих достопочтенных коллег по поводу законопроекта.
Пауза.
— Но, внимая их пышным фразам, я невольно подумал о тех рабочих, о которых так поэтично говорил здесь предыдущий оратор. Члены Палаты знают, что я несколько раз уже обращал их внимание на неблагополучие в районе копей. Не раз предлагал я уважаемым члена Палаты сопровождать меня туда и собственными глазами убедиться, какое страшное, безнадежное отчаяние крадется там по улицам. Увидеть выброшенных из жизни мужчин, женщин с разбитым сердцем, детей, у которых голод написан на лице. Если бы уважаемые члены Палаты приняли мое приглашение, они бы ахнули от удивления: «Да как же умудряются эти люди жить?» На это один ответ: они не живут, они прозябают. Они разбиты, деморализованы, несут бремя, которое тем невыносимее, что оно тяжелее всего ложится на слабых и молодых. Мои почтенные коллеги, без сомнения, встанут и заявят мне, что я преувеличиваю. Позвольте мне сослаться на отчеты школьных медицинских работников в угольных районах, хотя бы в моем районе; в отчетах этих вы найдете полное и подробное подтверждение моих слов. Дети, страдающие от отсутствия одежды, дети без обуви. Дети, вес которых значительно ниже нормального, дети, признанные недоразвитыми вследствие недостаточного питания. Недостаточное питание! Может быть, у достопочтенных членов парламента хватит проницательности, чтобы понять истинный смысл этого деликатно-завуалированного выражения. Не так давно, на открытии настоящей сессии парламента, мы еще раз имели возможность видеть всю ту пышность, великолепие и блеск, которые, как будут, конечно, убеждать меня коллеги, говорят о величии нашей нации. А сопоставил ли хотя бы один из вас на миг всю эту роскошь с той нищетой, горем, лишениями и страданиями, которые существуют среди величия нации? Может быть, я очень несправедлив к данному собранию. (Нота горького возмущения промелькнула в голосе Дэвида.) — Но я дважды слышал, как один из членов Палаты вносил предложение «открыть сбор пожертвований» для облегчения нужды в районе копей. Ну, слыхано ли что-нибудь более позорное? Эти люди, хотя и изголодавшиеся до полного истощения, не нуждаются в вашей благотворительности! Они нуждаются в справедливости! А новый законопроект им ее не даст. Это — помощь только на словах, это — лицемерие! Или вы не понимаете, что каменноугольная промышленность по самой природе своей отличается от всякой другой? Она единственная в своем роде: это не только процесс добывания угля. Это основная промышленность, доставляющая сырье для половины процветающих предприятий нашей страны. И людей, добывающих этот единственный и насущно-необходимый продукт с опасностью для собственной жизни, держат в нищете, платят им гроши, которых не хватило бы на то, чтобы оплатить счет за сигары любого из членов парламента. |