Куда они годятся, если даже пикоккцы могут открыть люк? А фотокамера? Делает снимок, а когда, где – не известно. И главное, снимок-то без исправления! Давала бы камера исправление при любой скорости, так и не пришлось бы всем ломать голову над этой дурацкой историей. И мы бы с тобой спокойненько жили…
Сиода, казалось совсем не слушавший своего товарища, вдруг встрепенулся при слове "исправление".
– Хино, ты, кажется, сказал – исправление?
– Сказал, ну и что?
– Гм… интересно.
– Тебя осенило?
Сиода сложил руки на груди и ушел в себя. Он не ответил Хино. И разомкнул губы, только когда катер перешел на орбитальный полет вокруг Кристалла.
– Хино, ты можешь срочно установить связь с нашей главной конторой?
– Легче легкого. А зачем тебе?
– Мне нужна подборка работ по специальной теории относительности. Не забудь и работу самого Эйнштейна.
– Ладно, закажу библиотеку. Не заставлю тебя долго ждать. Ты что – по классикам соскучился?
Хино, не совсем понимая, зачем все это понадобилось Сиоде, все же послал требование на субэфирных волнах. Только изыскатели Концерна имели право, находясь в любой точке космоса, срочно затребовать необходимые им материалы.
Ждать почти не пришлось. Приемник выбросил довольно увесистую пачку – подборку статей по теории относительности.
Сиода, не обращая ни малейшего внимания на Хино, бубнившего: "И зачем тебе сейчас вся эта премудрость?..", загреб пачку пятерней, заложил ее в информатор, вытащил записную книжку и принялся лихорадочно писать. Его щеки постепенно розовели, в глазах появился радостный блеск. Хино, заметивший это, хотел чтото сказать, но тут Сиода отложил в сторону информатор и широко улыбнулся.
– Хино, я все понял!
– Что понял? Изучил классиков, и сразу до тебя дошло, кто истинный преступник, кто спер груз, так, что ли?
– Нет, виновника я пока не нашел. Но понял, что мы заблуждались относительно фотографии.
– Как так заблуждались?
– А вот так… – Сиода посмотрел на возбужденного Хино и начал неторопливо объяснять: – На своих экранах мы всегда видим исправленные изображения. Допустим, мы видим два тела, движущихся на таких скоростях, когда в силу вступают законы теории относительности. Мы видим их такими, какими они являются в состоянии покоя, благодаря аппаратуре, дающей исправленное изображение. Полного сходства, конечно, не достигается, но изображение все равно исправленное. А не будь исправления, какими бы мы увидели эти тела? Разумеется, если бы обладали глазами, способными видеть в таких условиях…
– Какими? Видоизмененными. По формуле преобразования Лоренца. Все очень просто.
– Правильно. Я тоже так считал. И в этом была наша ошибка. Мне это пришло в голову, когда ты сказал «исправление», помнишь? А перечитав работы классиков, я убедился, что прав. Наше зрение, так же как и наши фотокамеры, в обычном своем состоянии никогда не может уловить и зафиксировать лоренцево сокращение.
– Как же так? Надеюсь, в самой теории относительности нет ошибки?
– Разумеется, нет. Формула Лоренца выражает основное свойство нашего мира. Она абсолютно верна для двух систем координат, движущихся с постоянными скоростями параллельно друг другу. Однако действительное движение, которое мы можем зафиксировать фотокамерой или увидеть глазами, абсолютно неравноценно математическому преобразованию координат…
– Кажется, я начинаю что-то понимать…
– Если выражаться точно, мир, где действует формула Лоренца, мы воспринимаем через оптическую систему. И если мы не свяжем уравнения геометрической оптики с формулой Лоренца, то и не сможем получить правильного ответа на вопрос, каким нам будет видеться предмет. |