Они ехали быстрее, чем он ожидал. Супрефект явно ненавидел свою лошадь. Вероятно, он ненавидел всех лошадей, и хотя он выбрал кобылу со спокойным шагом и широкой спиной, его недовольство явно росло с тех пор, как они выехали из города. Человек, предпочитающий городские улицы деревенским дорогам, есть такая поговорка.

Ван Фуинь постоянно оглядывался, смотрел налево, направо и назад. Он вздрагивал от криков гиббонов, когда они кричали особенно громко, хотя их крики раздавались почти непрерывно и к ним уже следовало привыкнуть. Это были печальные, как будто потусторонние вопли. Дайянь был вынужден это признать. Но гиббоны могли предупредить о появлении тигра – этим они приносили пользу. И еще они служили источником мяса во время голода, но их было трудно добыть.

Супрефект настаивал на остановках, которые позволяли ему сойти с лошади и размяться. Затем, стоя на дороге, он, кажется, сознавал, что они одни в дикой местности, – он и всего четыре стражника, – а крестьянин из деревни Гуань тащился где-то позади них на своем ослике. Вань Фуинь приказывал одному из стражников помочь ему снова сесть на лошадь (он не отличался ловкостью), и они опять пускались в путь.

Он ясно демонстрировал свои чувства: ему не нравилось находиться здесь, слушать вопли диких зверей, и ему не хотелось оставаться здесь дольше, чем необходимо. Они двигались быстро. Не стоило ждать чего-то особенно хорошего в деревне семьи Гуань, но там все-таки должно быть лучше, чем на пустынной осенней дороге между скалой и лесом, где скоро начнет темнеть.

Фермер намного отстал от них. Неважно. Они сами знают, где находится деревня, и не станет же супрефект ждать крестьянина на ослике. Им предстояло разбираться с покойником, и кто знает, что их ждет на дороге между тем местом, где они сейчас, и трупом.

Затем, после поворота дороги, когда солнце оказалось у них за спиной, они увидели то, что ждало – или тех, кто ждал – их на дороге. Стоял на дороге, если быть точным.

Четыре человека вышли из леса справа от дороги. Никто не видел, как они выходили, они просто внезапно оказались на дороге перед всадниками. И преградили ее.

Трое держали обнаженные мечи, как увидел Дайянь. У одного была дубина толщиной с кулак. Они были одеты в грубые штаны на веревке и туники, один был босой. Двое были людьми огромного роста. Все они на вид могли постоять за себя в бою – или в любой стычке. Они не произнесли ни слова.

И не было никаких сомнений, кто они такие.

Его сердце билось ровно, что любопытно. Дайянь чувствовал странное спокойствие. Над его головой кричали гиббоны. Казалось, их голоса стали громче, словно от возбуждения. Может быть, так и было. Птицы молчали.

Супрефект вскрикнул от гнева и страха, поднял вверх руку, чтобы остановить свой отряд. Они остановились примерно в двадцати шагах от разбойников, преградивших им путь. Это были разбойники, несомненно, разбойники. И отчаянные, если напали на отряд из пяти человек, да еще конных. Подумав об этом, Дайянь обернулся.

Еще трое на дороге позади них. На таком же расстоянии. Эти все вооружены мечами.

«Мы могли бы попытаться прорваться», – подумал он. Эти люди пешие. Они могли бы поскакать галопом прямо на разбойников впереди, и возможно…

Из этого ничего не выйдет. Потому что одним из всадников был супрефект Ван Фуинь. Он именно тот человек, за которым пришли бандиты: за супрефекта можно было взять большой выкуп. Дайянь и другие телохранители не имели никакой ценности.

Это означало, что их не стоит оставлять в живых.

Насколько он смог потом восстановить в памяти следующие мгновения, думая о том дне, именно после этой мысли, он начал действовать. Это не были обдуманные, намеренные действия; он не мог сказать, что в случившемся был какой-то план или расчет. По правде говоря, это немного пугало.

Он не мог бы утверждать, что схватил лук, вложил стрелу и убил первого человека впереди них раньше, чем осознал, что делает.