Йода, склонившись, оперся на суковатую палку и покачал головой.

— Не так я уверен в мальчике, как Куай-Гон. Непроста его судьба. Будущее его в тени. Тяжко найти истинный путь.

Мэйс Винду кивнул. Он не совсем понимал опасений Йоды по поводу Анакина. И это смущало его. Собственная же боязнь будущего, лежащая где-то на грани иррационального, просто пугала и требовала любой ценой ничего не менять в этом мире… А мальчик — порождение мидихлориан — мог стать сильнее любого из присутствующих здесь джедаев. Но смерть Куай-Гона сработала как эмоциональная бомба, и Совет, как исполнение последней воли погибшего, уже принял решение о судьбе мидихлорианового мальчика…

— Оби-Ван будет ему хорошим учителем, — сказал Мэйс Винду. — Куай-Гон был прав. Юноша стал настоящим рыцарем.

— Он стал одним из лучших воинов, — прошелестел Иода. — А готов ли он к тому, чтобы учить мальчика? Может, нет?

— Победить ситха в схватке — достаточное испытание, — убежденно сказал председатель Совета. Он не сводил глаз с Оби-Вана и Анакина. — И нет сомнений: тот, кто подверг испытанию этого рыцаря, был ситхом.

Йода качнул головой.

— И, как всегда, двое их. Не больше и не меньше. Учитель и ученик.

Мэйс Винду невесело, усмехнулся:

— Но кто же был повержен? Учитель? Или ученик?

Сенатор Палпатин, стоя в двух шагах от джедаев, честно отрабатывал свой политический долг перед погибшим героем. Взгляд его был отрешен. Казалось, он смотрел и не видел пламени, пожирающего тело Куай-Гон Джинна.

***

А на следующий день устроили парад, чтобы отметить заключенный союз между гунганами и набу, отпраздновать победу над Федерацией и почтить тех, кто сражался. Город было не узнать. По его улицам под восторженные крики толпы, пение и оркестры проехали всадники-гунганы на кааду, солдаты-набу шли пешком. В процессию затесался даже захваченный танк Федерации. Во главе всего ехал Джар Джар Бинкс, он был так рад, что даже сумел удержаться в седле весь парад и упал всего раз.

На верхней площадке дворцовой лестницы их ждала королева, Босс Насс и почетные гости.

Мальчик стоял возле своего учителя и смотрел на парад. Он думал, что зрелище ему должно нравиться, и оно ему нравилось. Он думал, как это здорово, когда тебя чествуют, как; тогда, после финиша гонки — Куай-Гон поднял его над толпой, усадив себе на плечо. Анакин закусил губу.

Он думал о рыцаре, который ушел к Силе.

Он думал о Падме, не сказавшей ему и двух слов с тех пор, как Совет согласился сделать его падаваном.

Он думал о доме, куда он мог не вернуться.

Он думал о матери и хотел, чтобы она могла его сейчас видеть.

Он уже был одет в тунику цвета песка, волосы ему коротко подстригли, как положено ученикам. Он получил все, что хотел. Он должен быть счастлив. И не мог. Он скучал по матери, теперь уже меньше, как будто что-то уже стирало в его памяти ее черты. А теперь он потерял и Куай-Гона, как раз теперь, когда никто другой не мог дать ему чувство надежной зашиты. Ни Оби-Ван, ни даже Падме ему не помогут. Когда-нибудь — может быть. Однажды они сыграют в его жизни важную роль, это он знал наверняка. И в тот день его жизнь навсегда переменится. Но не сейчас. Сейчас он был одинок.

Он почувствовал знакомое прикосновение ладони к плечу, поднял голову. Нет.

Не тот.

— Для тебя начинается новая жизнь, — сказал Оби-Ван.

Анакин вежливо улыбнулся, чтобы не обидеть учителя. Но ничего не ответил.

Он не хотел смотреть на учителя. И не хотел знать, что тот чувствует.

— Знаешь, — продолжал Оби-Ван, разглядывая ликующие толпы народа. — КуайГон всегда не любил больших праздников.