— Кадир в другом месте рыскает сейчас. Там заварушка была у них. Сюда не сунутся. Здесь будет чисто Адас сказал.

— Ты не трынди, Паша. Не чисто. Ты бабки, которые тебе дали для Аднана на откуп, спустил сразу. Нагрянет этот шакал и выгрызет нам кадыки на хер.

— Заткнись. Не каркай! Меня труп больше волнует. Марат неустойку возьмет с Надиры. Договаривались насчет девяти, а их восемь и вот это не пойми что.

Не пойми чем была я. Пытаясь встать, копошилась и падала обратно навзничь, пока меня не поставили на ноги, приподняв за шиворот и тряхнув пару раз, чтоб не брыкалась. Физиономия того, кого назвали Слоном приблизилась ко мне и всмотрелась в мое лицо, убрал мои волосы со лба и тут же отпрянул назад.

— Глаза жуткие у нее. А так ничего. Эти чурки любят беленьких, а она просто белоснежная.

Они все одеты в какую-то камуфляжную одежду, на головах намотаны светлые тряпки и кожа обветренная лоснится от пота, через плечо висят автоматы или что это за оружие не знаю я в нем не разбираюсь.

— Надира сказала продать за сколько дадут. Она ее из-за давления Асада взяла, для количества. А вообще тощая, какая-то мелкая. Еще и не купит никто. Харэ пялиться на нее. Слюной изошелся, придурок. Вечно тебя на убогих тянет.

Слон продолжал меня рассматривать, а я, едва дыша, старалась не глядеть в его черные глаза с очень расширенными зрачками. От него воняло потом и сигаретами, а еще воняло какой-то дрянью, словно тухлятиной. Не по-настоящему, нет. Это мне казалось, что мразь, способная своих женщин вот так унижать и продавать, как скот, сгнила давно изнутри. И несет от нее, как от костей с тухлым мясом.

— Но что-то есть в ней…интересная сучка. Как нарисованная. Ты присмотрись получше, Паша. Ее б откормить и отмыть. Бляяя я б ее вые***л.

— Облезешь! Хобот свой попридержи. Я тогда ее и за сотню не протолкну. Она целка. Надира так сказала. Это ей добавит цены на рынке. Все веди сучек мыться и переодеваться, а то воняют как падаль.

Женщины озирались по сторонам смотрели то друг на друга то на этих ублюдков. Нам всем сняли веревки с рук и пиная прикладами между лопаток погнали в какое-то помещение похожее на полуразвалившийся склад. Я еще не поняла где мы находимся, но местность была совершенно незнакомой, как и запахи, и природа вокруг. Словно мы где-то совершенно в другой стране или измерении. Солнце припекало совсем не по-весеннему, а прожигало в темени дыру. И травы на земле нет, только стручки и кустарники полусухие с колючими цветами. Я содрала скотч и сделала глубокий вздох.

Внутри здания были лишь голые стены и ржавые раковины, с кабинками. Я вдруг поняла, что это кажется заброшенная заправка, а не склад. Сзади через разбитые стекла окон было видно ржавые бочки с надписью «огнеопасно» …на…на нескольких языках. Но не на русском. Английский и арабский я узнала сразу, а еще один язык был похож на иврит.

— Что ты там рассматриваешь, тварь? Мойся давай. Времени нет вообще!

Прикрикнул Паша. Видимо он главный у них. Я посмотрела на других девушек. Никто не раздевался. Все стояли у раковин и смотрели друг на друга взглядами полумертвых от ужаса животных. Хотя двое из них уже сняли одежду и натирали себя мылом, которое им швырнул главарь, посвистывая и щипая их за ягодицы и за груди. Потом посмотрел на остальных.

— Я сказал сняли шмотки, сучки! Вы что оглохли? Раздевайтесь, мойте свои щелки и сиськи, и чтоб от вас мылом пахло, а не воняло, как от шавок. Слон, дай шмотки, пусть переодеваются.

Слон швырнул мешок возле скамейки и снова уставился на меня.

— Я посмотреть хочу. Пусть снимает тряпье.

Мне стало до дикости страшно.