– И кто будет управлять активами? – спрашивает пожилой седой банкир с тяжелыми чертами лица.

– Я, – говорит Терещенко. – Полагаю, что человек, гарантировавший своим состоянием военные займы собственной страны и расплатившийся по обязательствам, может рассчитывать на ваше доверие…

Вращаются катушки рекордера. Пленка заканчивается, щелчок – и магнитофон останавливается.

– Вот и все, – говорит Терещенко, глядя на замершие бобины. – Вся жизнь на шести катушках магнитной ленты. Смешно.

– На семи, – поправляет его Никифоров. – Это немало, Михаил Иванович. Я встречал людей, жизнь которых уместилась бы на одном метре пленки. И еще осталось бы место…

– Утешаете?

– Да к чему мне это? Вы прекрасно жили без моих утешений, проживете и дальше. Но мне интересно… Что же было дальше? В двух словах!

– Дальше был аншлюс. Потом началась Вторая мировая. Говорят, что за историю с выводом активов из Австрии Гитлер крепко меня невзлюбил. Я помогал вывозить и прятать людей, противостоявших гитлеровскому режиму, организовывал каналы переправки беженцев, и при всем при том Англия отказала мне во въезде из-за моего русского гражданства. Это было в 1940-м, уже после нападения СССР на Польшу, так что их можно понять. В 1941-м мы с женой и сыном переехали в Кашкайш: Португалия в то время оставалась нейтральной страной, прибежищем для шпионов всех мастей, и здесь я продолжил переправлять в Гибралтар британских летчиков и военнопленных. Здесь же, в Кашкайше, я познакомился с Карлосом де Бобоне и получил предложение поработать на его «Сосьедаде Агрикола де Мадал» – одну из больших компаний в Африке. Так я попал в Мозамбик и начал делать деньги на копре. После победы союзников пробовал вернуться в Норвегию – не вышло, семье было физически тяжело там находиться, потом пожил в Англии, отказался от предложенного мне титула лорда, переехал на материк и в 1946-м вернулся к работе в Африке. Тогда же, в свои шестьдесят лет, я увлекся альпинизмом…

Терещенко смотрит на часы.

– Скука скучная… – говорит он. – В сравнении с тем, что мне довелось пережить и повидать, последние десять лет моей жизни – летаргический сон. Как у Уэллса. Я имел все: молодость, деньги, власть, репутацию, честолюбие – и все потерял. Это было как падение со скалы в пропасть. Потом я вернул все, кроме молодости. И оказалось, что это чертовски скучно – иметь все. Другое дело – стремиться иметь все.

Он встает.

– Вы знаете, что акула никогда не спит, месье Никифоров?

– А она не спит?

– Представьте себе! Чтобы дышать, она должна плавать, дабы вода шла через жабры, доставляя кислород. Днем и ночью, от рождения до смерти – двигаться, чтобы жить… Я – акула. Мне необходимо движение, риск, стремление к чему-то, страсть – я не могу без них. В благополучии я хирею. Задыхаюсь. Размеренность меня душит.

– Странно, с виду вы типичный буржуа… Или университетский профессор!

Терещенко смеется, и от этого лицо его делается молодым.