— Ты чего? — удивился Севка, услышав в голосе старшего лейтенанта нечто вроде разочарования. Или усталости. — Это же…

— Я знаю, — сказал Орлов. — Это те, кто обязан нам своим спасением. Я знаю…

— Товарищи! — Севка шагнул из-за деревьев навстречу бегущим. — Сюда, товарищи!

Послышался невнятный возглас.

Серые силуэты приблизились, и Севка смог рассмотреть лица бегущих солдат, и не было на этих лицах ни радости, ни благодарности.

— Хорошо, что вы… — Севка даже протянул зачем-то руку. Может, чтобы поздравить спасенных или ответить на дружеские рукопожатия.

Первый удар пришелся по лицу вскользь, кулак зацепил щеку и ухо. Севка механически отшатнулся, и второй удар, летевший точно в лицо, пришелся в пустоту.

— Сука! — хрипло выдохнул тот пленный, что ударил первым. — Тварь комиссарская!

Толчок в грудь — Севка упал навзничь, взмахнув руками. Удар о землю выбил из легких воздух, но Севка по инерции перекатился через спину и оказался на четвереньках. Поэтому следующий удар пришелся в бок, стало очень больно, руки подломились.

— Мать твою! — Возле Севки оказались трое, и все трое стали его бить ногами.

Удар, удар, удар…

Нападавшие торопились, мешали друг другу и все никак не могли восстановить дыхание, поэтому большинство ударов приходились либо в подставленные руки, либо в плечи-бедра.

— Да… вы… что… — пытаясь уклониться от ударов, по слогам выкрикнул Севка. — Мы же вам жизнь спасли…

— Жизнь, сука, спас! — Удар достиг ребер, боль согнула Севку вдвое. — Это ж из-за тебя… Из-за тебя…

Пахло потом, страхом и ненавистью. Земля забила рот, удары сыпались все чаще, и даже сквозь всполохи боли Севка ясно понял, что жить ему осталось всего несколько минут, что не отпустят, не пощадят его… Кобура давила в бок, Севка был вооружен, а убивали его безоружные, но ничего он не мог поделать, не мог убрать рук от лица, не мог вырваться или хотя бы встать на ноги.

— Мужики, может, живьем его? — раздался голос откуда-то сверху. — Сдадим немцам, может, они и примут во второй раз?

— Они и так примут! — зло ответил второй. — Мы другого найдем, если что, много их по лесам сейчас бегает… А этот… Эта сука мне ответит… Это ж из-за него…

— Из-за меня, — прозвучало от рощицы. — Это я стрелял в конвоиров.

Старший лейтенант Орлов произнес эту фразу спокойным, ровным голосом. Он не кричал о том, что вооружен, не требовал прекратить, не угрожал, но все внезапно замолчали, а удары прекратились.

— Еще один? — спросил хриплый голос, тот, что собирался убить Севку. — Так он не один…

— Не один, нас — трое. Я, старший лейтенант Рабоче-Крестьянской Красной армии Орлов, винтовка Мосина и пистолет тульский — «токарев». И нам всем троим не нравится, как вы ведете себя по отношению к старшему по званию.

— Старший лейтенант… — выдохнул пленный. — Не нравится…

Или он пропустил упоминание оружия, или просто не обратил на это внимания. Или то, что гад, убивший немецких конвоиров и обрекший на смерть несколько десятков человек, был всего в двух шагах, был один против десятка озверевших от страха и ненависти людей, ударило бывшим пленным в голову.

Севка увидел, как топтавшие его медленно повернулись к старшему лейтенанту, как медленно двинулись на него, охватывая полукольцом…

— Не стоит! — спокойно сказал Орлов.