— «Квиты» по-украински значит цветы, — сказал Севка. — Цветочки.

— Тоже вариант. — Орлов несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. — Ладно, нужно уходить. У тебя как с патронами?

— Пачка в сумке.

— Это хорошо. У меня еще один магазин. И все. Еще одна такая выходка с нашей стороны, и даже застрелиться будет нечем. — Орлов нагнулся, голос стал глухим. — Где тут моя винтовка? К ней у меня еще четыре обоймы…

Севка шагнул к рощице, споткнулся обо что-то мягкое и чуть не упал. Осторожно переступил через покойника.

Пока искал сумку и фуражку, Орлов собрал свое имущество.

— Слышь, Орлов, ты не можешь перезарядить мой револьвер? — попросил Севка.

— Руки дрожат? Ладно, бывает. Ты вообще неплохо держишься. Когда я своего первого убил, мне совсем плохо было.

Орлов взял у Севки «наган», выбил на ощупь из барабана гильзы, потом разорвал пачку с патронами, часть вставил в барабан, а остальные отдал Севке. Тот ссыпал их в карман галифе.

— Все, — сказал Орлов. — Нам пора. Общее направление — на северо-восток. Шагом марш.

И они пошли.

Идти было не очень удобно, земля была неровной, километра через два Севка чуть не сверзился в воронку посреди поля. То ли прилетел шальной снаряд, то ли самолет случайно сбросил бомбу, решил Севка.

Часа через полтора они добрались до леса. Идти стало еще труднее. Лес был густым, с богатым подлеском, с низкими ветками, норовившими расцарапать лицо или хотя бы сбить фуражку. Пришлось ее снять и нести в руке.

— Так. — Орлов остановился, Севка, уже давно ничего не различавший, натолкнулся на него и замер. — Так мы далеко не уйдем, как полагаешь?

— Полагаю… — сказал Севка, осторожно потрогав свежую царапину на щеке.

— Значит, привал до восхода. Располагайся.

— Где?

— Там, где стоишь, — ответил Орлов. — Падай.

Севка сел. Потом лег, под локтем хрустнула ветка.

— Смотри не напорись на сучок или корень, — посоветовал Орлов. — Как самочувствие?

— Нормально. Нет, правда, нормально, — торопливо добавил Севка, которому в молчании старшего лейтенанта померещилась ирония.

Севка хотел добавить что-то энергичное, типа «все пучком» или, там, «круто», но подумал, что фраза может оказаться непонятной для Орлова. Лучше говорить на литературном языке, без всяких там неологизмов, арготизмов и прочих новоделов.

— А чего они на нас бросились? — спросил, немного помолчав, Севка.

— Убить хотели, — ответил Орлов. — Ты что, сам не понял?

— Это я понял, но почему?

— Знаешь, товарищ младший политрук, ты меня удивляешь. Нездешний ты какой-то. Хотя, с другой стороны, ты же, как политработник, должен всех делить по классам. Вот ты по происхождению кто?

— Мама — учитель. Отец… Отец — журналист, — честно ответил Севка, надеясь, что не придется объяснять старшему лейтенанту, откуда в советском Харькове могла взяться газета «Харьковские губернские ведомости».

Можно было сказать, что отец работал ответственным секретарем в «Вечерке», но черт его знает, была эта газета до войны или нет.

— А у меня — отец военный, а мать… Мать не работала. То есть классово мы с тобой принадлежим к прослойке.