|
Само понятие лечения тут выглядело несколько странным, ведь человек этот, скорее всего, не осознавал своего состояния. Однако это не было для меня определяющим критерием, потому что я еще раньше хорошо изучил концепцию Акаши, а, согласно ей, те чувства, которые мы осознаем, не более, чем находящаяся на поверхности вершина всего многообразия наших чувств. Может быть, сейчас человек в яме живет куда как более полноценной жизнью, чем мы с вами. Возможно, мы даже не представляем, как прекрасно его нынешнее бытие. И ну как некоторый дискомфорт ему доставляют только вот эти вот не очень значительные, но малоприятные недуги. Так не обязан ли я как врач облегчить участь даже такого пациента, каковым является человек в яме? Хуже ведь я точно не сделаю. Впрочем, за это поручиться тоже не просто — вдруг то, что нам лучше, им, в том метафизическом мире — хуже? Я буду полагаться в этой связи только на концепцию Акаши, согласно которой и в этом пространстве существуют вещи вполне физические, а среди них — и физические недуги, которые столь же неприятны в Акаше, сколь противны они и в обычном физическом пространстве нашего с вами реального мира. Ну а раз так, то моя задача как врача сделать человеку в яме необходимые инъекции.
Руководствуясь такого рода рассуждениями, я стал готовить лекарства и шприцы. Предстояло несколько уколов — питательных, витаминных, лечебных. Общая картина диагностики пациента и весь мой обширный медицинский опыт давали мне полное право быть уверенным в том, что я делаю. К тому же заповедь «Не навреди» для меня самая, пожалуй, важная в клятве Гиппократа, которую я, разумеется, давал. Беспокоили меня только две вещи. Во-первых, я страшно волновался по поводу того, смогу ли пробить иглой шприца кожу моего пациента. Во-вторых, боялся реакции человека в яме на сам факт прокалывания его кожи. А что если он возьмет да и придет в себя? Сколько же всего тогда мне придется объяснять ему про то, что с ним случилось! И на каком, интересно знать, языке буду я делать это? Я ведь даже не знаю, откуда пришел сюда этот человек. Похоже по внешности, что из Азии, но ведь я могу и ошибаться в данном плане. С вопросами моими к нему, застывшему, и с его ответами проблем особых не будет, потому что общение будет происходить через структуру Акаши, а там национальность языка не важна. Но об этом механизме расскажу потом, пока же только поведаю, что перед тем, как делать укол, я все-таки внушил себе, что никакой страшной реакции на иголку не будет. Итак, все готово — можно начинать. Со шприцом наперевес я двинулся к человеку в яме. Как и положено, место будущего укола я обработал спиртом, примерился и стал вводить иглу. Медленно, с трудом и упрямством игла стала входить в тело моего нынешнего пациента. Было полное ощущение того, что я протыкаю шприцем кору довольно уже старого, но еще вполне живого дерева. В какой-то степени так оно и было. Во всяком случае, я понял, что понятие «одеревенеть» не так уж метафорично, как на первый взгляд может показаться. Но вот дело сделано — игла почти до основания вошла в деревянное плечо человека в яме. Все запланированные уколы предстояло делать в плечо, а уколов было целых пять. Я сначала было подумал, что неплохо было бы попробовать все пять ампул провести через одну иглу: воткнуть однажды, а резервуары шприцев поменять несколько раз. Это позволило бы мне избежать столь трудных и долгих по времени прокалываний коры-кожи. Однако, поразмыслив, от этой идеи я отказался: я не мог предугадать, чем чревато смешивание в той темноте, что расположилась внутри иглы, различных лекарств и витаминных комплексов. Потому честно, пять раз подряд делал непростые проколы в разных местах на плече гвинейского пациента. Что же касается реакции на прокалывание кожи с его стороны, то такая реакция была, но совсем не столь бурная, как я мог бы себе изначально предположить в своих фантазиях. Все тело сидельца сохраняло эту вечную медитативную неподвижность, однако в тот момент, когда игла все-таки прорывала кожу, глаза мои отчетливо видели, как подрагивало бледное лицо человека в яме. |
