— Не рано? — засомневался Зарам.

— Рано? Бой через четыре часа, улицы уже забиты народом — все прут на Арену! Ты что, думаешь, она вместит всех желающих? Все, идем!

Групп, подобных той, где оказался Куница, было много, и разбежались они по всей столице. К каждой прикрепили кого-то из псов, а задумано это было еще вчера, едва императора выпроводили из пещеры. Старик Лоу довел того до самого дворца, а потом вернулся возбужденный и всех ошарашил:

— Он пригласил меня во дворец! Сказал, время позднее, ночами опасно, и я, мол, могу отужинать и переночевать во дворце! Мать моя женщина и Пресвятая матерь! Меня! Во дворец!

— Ты, я так понимаю, не согласился, — раздался чей-то насмешливый голос.

— Нет, конечно, — обиделся старик. — Я же вот он, здесь стою, перед вами!

— Ну и дурак! — ответил тот же мужик.

Жмурясь, люди парами выходили из пещеры и разбредались по разным тропкам, чтобы в итоге влиться в человеческую реку и войти в город. Кунице достался Рамо, туповатый «торбовщик», недавно перебравшийся в столицу из какой-то задрипанной деревушки.

— А чо, правду грят, типа ты с Гектором в близких? — поинтересовался он.

— Был, — снизошел до ответа Кейн. — Он с моим батей вместе войну прошел. Но щас, сам понимаешь… Мне с ним не по пути.

— Ну, это понятное дело, — согласился Рамо. — Он джамалайский тигр, мы хорьки. А волк свинье не товарищ! Ты для него щас как собаке пятое колесо!

Выдав собственную вариацию народной мудрости, Рамо исчерпал мыслительные резервы и молчал большую часть пути до городских ворот, сопя и пыхтя, пока не сообразил задать еще один вопрос:

— А чо будет-то, а?

— Игнат с императором драться будут, — буркнул Куница, стирая пот со лба. — Вот чего.

— Не, ну это понятное дело, — растягивая слоги, сказал Рамо. — Ток я так мыслю, неспроста все это. Где это видано, чтоб император самолично на потеху такой неумытой публике, как мы с тобой, бился? Чо это за правитель такой? Слышь, слышь… — Рамо вдруг возбудился, приостановился и тронул Куницу за рукав: — Слышь, а вдруг он того?

— Что значит «того»?

— Ну, умом тронулся, крыша, стало быть, поехала, а? Что скажешь? И Игнатка зачем-то согласился… Ох, неспроста все это! Не иначе Двурогий надоумил Кислого!

Кислый — народный титул императора. Куница понял, что Рамо не видел, как Маджуро разделал капитанов, но растолковывать суть дела этой деревенщине не собирался. Они влились в людскую массу.

Толпа, словно рой шершней, гудела в улочках, и Куница увяз в эластичной и вязкой, как смола, массе, став частью потока. Среди них он видел грязных и лохматых нищих с окраины и предместий, бритых наголо татуированных мастеровых из ремесленных рядов… А какой-то псих в черном рваном плаще со знаком Двурогого взобрался на столб фонаря и оттуда вещал о скорой гибели мира и пробуждении Спящих богов, в сравнении с которыми сам Двурогий не более чем мальчик на побегушках.

Вскоре толпа остановилась. Люди продолжали напирать сзади, и пришлось раздать тумаков особенно нетерпеливым. «Эдак мы и к ночи не доберемся», — подумал Куница.

— Что там впереди? — крикнул он. — Почему встали?

— Дворцовые едут! — ответили спереди. — Улицу перекрыли!

В этот момент кто-то запулил булыжником в пророка Двурогого, и тот повис на фонарном столбе, зацепившись полой плаща. Толпа зарычала и скорчилась от смеха.

Наконец, движение возобновилось.