— Без пяти десять, — отметил агент, глядя на запястье. — Зачем тебе это сейчас? Зафиксировать время смерти?

Что ж, если честно — я и сам не знал, зачем мне это. Просто… захотелось уточнить.

Зато я точно знал другое. Усталость никуда не денется. Вот только свои проблемы нужно решать самому — никто не сделает это за тебя.

— Спасибо, — поблагодарил я. — И удачи.

Сдвиг.

Три светящиеся фигуры возникли за спинами у Рубана, Тины и Льва. Три фигуры сделали шаг вперёд.

Это было последнее, что я увидел — навык отнял у меня слишком много сил.

Но всё-таки я увидел достаточно, чтобы умереть с улыбкой на губах.

* * *

Когда я открыл глаза, поезд уже быстро нёсся через бесконечность, дробно и равномерно стуча колёсами. Клубившийся за окном туман не давал увидеть ничего — ни силуэта, ни проблеска. Вздохнув, я уставился перед собой.

Как ни пытайся, от судьбы не уйдёшь. Я всё же умер, и на этот раз ничто не помешает скверне вырваться из моего тела на свободу.

Но, по крайней мере, Рубан и Тина останутся живы. Это была не надежда — это было полноценное знание. И они, и Лев Дюбуа будут защищены от взрыва.

Делало ли это мою ношу хоть немного легче? Ну, разве что на самую малость.

— Я присяду?

Я обернулся. Молодой человек с длинными, мокрыми от дождя волосами сбросил с усталых плеч пропылённый вещевой мешок, прислонил к стене штыковую винтовку старого образца и уселся напротив меня. Его старинная военная форма была промокшей и грязной, словно он только что вошёл в поезд с какой-то станции, спасаясь от беспощадного ливня.

Какое-то время мы молча смотрели друг другу в глаза.

— Ты не должен винить себя во всём случившемся, Марк, — наконец, заговорил Люций. Не Император, не полководец, не основатель и правитель великой страны — тот, кого я видел перед собой, был просто Люцием, талантливым парнем с большими надеждами и ясным умом.

— Как? — глухо спросил я. — Я совершал ошибку за ошибкой. И вот… итог.

— Покажи мне человека, который скажет, будто не совершал ошибок, — покачал головой Люций, — и ты покажешь мне лжеца.

— Ошибки бывают разные, — я глубоко вздохнул. — И цена моих ошибок — человеческие жизни.

— Как и моих, — легко согласился Люций. — Я помнил об этом каждый день своей жизни. Я помнил об этом, а ошибок становилось всё больше и больше.

Какое-то время мы снова молчали, глядя в окно, на белое густое марево.

— Но винить себя — значит, замкнуться в себе и ошибаться дальше, — продолжил Люций. — Я ведь уже сказал тебе тогда. Не пытайся казнить себя. Пытайся всё исправить.

Исправить. Легко сказать.

— Мне не под силу будет воскресить мёртвых и восстановить разрушенные города.

— Мне тоже это было не под силу, — согласился Люций. — Я возвёл новые города и сделал лучше жизнь тех, кто выжил. Позаботился о том, чтобы защитить их. Хотя бы на какое-то время.

— На какое-то время? — я поглядел на него. — Ну, вот это время вышло. И что дальше?

— А дальше — жизнь, — он глядел на меня спокойно, не отводя глаз. Во взгляде были мудрость, понимание и терпение. — Иногда на обломках. Но жизнь. Для ещё нескольких поколений. И задел для того, чтобы следующую беду тоже было кому встретить.

Странно, но от его слов мне действительно становилось легче. Понял ли Люций какую-то истину ещё тогда, во время Кайзербергской Бойни, когда пробудился, или постиг её позже, будучи Императором, а может, узнал во время бесконечно долгой схватки со скверной?

Неважно.