Наконец Рух остановилась на небольшой полянке у самого ручья и повернулась к нему. Уже начало смеркаться, и в угасающем, но еще достаточно ярком свете уходящего дня ее лицо выделялось особенно четко. Ему пришло в голову, что если бы он мог, то непременно создал бы из темного металла ее скульптуру.

– Ховард, – начала она, – ты и отряд должны прийти к соглашению.

– Отряд? Или Дитя Господа? – уточнил он.

– Иаков – это и есть отряд, – ответила она, – точно так же, как и я, и любой другой человек, выполняющий свой долг. Отряд не сможет существовать, если его бойцы станут действовать не по приказам. Никто не приказывал тебе нападать на позиции милиционеров в одиночку, да еще с игольным ружьем, которое едва стреляет.

– Я знаю, – грустным тоном произнес Хэл. – Я усвоил правило насчет приказов и необходимости им подчиняться в таком раннем возрасте, что не помню, когда я его не знал. Но тот же самый человек, который научил меня этому, говорил: если необходимо, следует делать то, что должно быть сделано.

– Но почему ты решил, что у тебя вообще есть шанс что‑нибудь сделать с таким оружием, да еще и одному?

– Я рассказывал тебе о своем прошлом, о том, как меня воспитывали, – ответил Хэл. Он умолк в нерешительности, но потом решил продолжить:

– До сегодняшнего дня я ни разу в жизни не стрелял в живого человека. Но тебе придется признать один факт, тебе и всему отряду. Наверное, к стычке, подобной сегодняшней, я подготовлен лучше, чем кто‑либо другой в отряде, исключая, разумеется, тебя или Иакова.

Она ничего не говорила, только пристально смотрела на него. Перед его мысленным взором снова возникли фигуры в черном – смеющиеся и стреляющие вниз, в сторону тропы.

– По большей части все получалось рефлекторно, – продолжал он. – Но я делал только то, что умел.

Рух кивнула:

– Ну хорошо. А как ты себя почувствовал, когда все это кончилось? Как ты чувствуешь себя сейчас?

– Меня мутит, – ответил он с грубоватой прямотой. – Сначала я словно оцепенел, сразу после того, как все кончилось. А сейчас меня тошнит, и я словно обессилел. Мне хочется лечь спать и не вставать целый месяц.

– Все мы тоже хотим спать, – сказала она. – Но никого из нас не тошнит из‑за того, что произошло, – только тебя. Ты спрашивал своего приятеля Джейсона, как он себя чувствует?

– Нет, – покачал головой Хэл.

Несколько секунд Рух молча смотрела на него.

– В первый раз я убила врага в тринадцать лет, – сказала она. – Тогда я находилась в отряде, которым руководил мой отец. Их всех уничтожила милиция, а мне удалось убежать так же, как сегодня от тебя убежал тот офицер. Ты никогда не испытывал ничего подобного. Мы через все это прошли. Одно лишь умение участвовать в боевых операциях не ставит тебя выше любого из нас в этом лагере.

Его взгляд был по‑прежнему устремлен на нее, но мысли странным образом блуждали где‑то в пространстве. Он подумал о том, что ее непременно нужно изваять, но не в металле, а воспользоваться каким‑нибудь темным камнем. И вдруг ему вспомнился образ скалы на склоне горы, который помог ему преодолеть попытки Блейза Аренса подчинить его себе, предпринятые им в изоляторе для задержанных.

– Я думаю, ты права, – произнес он наконец, почувствовав внутреннюю опустошенность.