Полковник стоял в  дверях и разглядывал пакет в руках Грэма с выражением суеверного ужаса на лице.  Нэйв, посчитав, что сейчас последует очередная идиотская шуточка про еду и  гефестианцев, которыми он и так уже был сыт по горло, молча набил рот. Ибо с  набитым ртом очень сложно хамить старшему по званию.

— Я после Акадии на  яичницу смотреть не могу, — продолжал Рам, подходя к своему столу. – Придурки  из снабжения что-то там у себя намудрили и прислали нам только грёбаный “Рацион  №3”, где основным блюдом как раз эта чёртова яичница со шпинатом. И мы полторы  недели жрали её, пока по гребучим зарослям шарахались. Десять лет прошло, а я  до сих пор не могу даже упаковку видеть.

Грэм молча жевал,  думая о том, что на Гефесте очень многие с радостью бы согласились пожить те же  полторы недели даже на пайковой яичнице со шпинатом. Вслух, разумеется, он  ничего не сказал: не в тех ещё чинах, чтобы говорить полковнику “да вы  зажрались”, пусть и завуалировано. Для него самого до поступления в военное  училище даже порошковая яичница считалась деликатесом.

— Хефе, у нас  проблема, — раздался в наушнике голос дежурного.

Грэм закатил глаза:  привычка тиаматцев называть “хефе” любого из своих начальников искоренению не  поддавалась. Вот хоть в лоб им стучи, хоть по лбу.

В следующий миг все  мысли об особенностях менталитета вылетели у Нэйва из головы, ибо дежурный  продолжал:

– Местные патруль  привезли… О, уже второй.

— Какой патруль?! —  едва не заорал Грэм.

— Наш, — абсолютно  пофигистично отозвался дежурный. – Все пьяны в слюни. О, третий везут…

-- Твою мать,–  выругался Грэм, отшвыривая пакет с едой.

– Что стряслось? –  Рам уже стоял наготове, с автоматом в руках.

– Местные патруль  наш привезли, – коротко отозвался Грэм, перепрыгивая стол. – Все в говно  пьянючи….

Рам в ответ  разразился сложносочинённой матерной тирадой, завершившейся только при выходе  из здания.

На газоне рядком  лежали слабо шевелящиеся тела, благоухающие свежим перегаром. Часть элементов  брони отважные бойцы армии вторжения где-то потеряли, как и человеческий облик.

Рядом с  анатомической свалкой стоял помдеж, занятый пересчётом снаряжения пьянчуг, а в  сторонке группка идиллийцев – что характерно, тоже в элементах брони, –  объяснялась с дежурным. Фамильяры тиаматцев – у дежурного и помдежа это были  гигантские тиаматские ягуарунди, – бдительно следили за аборигенами, дабы  разодрать их на лоскуты при малейшей угрозе хозяевам. Грэм, глядя на  обманчиво-ленивые движения громадных кошек, в который уже раз восхитился их  красотой и грацией.

Вообще тиаматские  фамильяры – генетически усовершенствованные животные, насмерть преданные своему  хозяину, – являлись страстной мечтой всех любителей экзотических животных. Но  тиаматцы никогда не продавали фамильяров инопланетникам. В их сложной для  сторонних людей религии – ответвлении католицизма, – души фамильяра и его  хозяина были связаны между собой и душой самой планеты. Поэтому продажа  фамильяра на сторону приравнивалась к святотатству и каралась погружением в  гнездо жуков-телоточцев.

– Это что за срань  господня? – вопросил Грэм, налюбовавшись ягуарунди.

В следующие  пятнадцать минут вырисовалась совершенно сюрреалистическая картина.

Доблестные сыны  Эдема и Бэйджина, уже хапнувшие дозу местного гостеприимства в оцеплении, предсказуемо  забили болт на свои обязанности и пустились во все тяжкие, стоило местным  красоткам игриво подмигнуть и звякнуть стаканом о бутылку.