- Я не просто милое личико, Том, в отличие от некоторых. Вот, - она щелкнула пальцами и огромный деревянный сундук, украшенный карнавальными узорами – канареечно-желтыми, красными, зелеными и золотыми – скользнул по земле и остановился у ее ног. Ни одна собака или птица не подчинялась своей хозяйке лучше, чем он.

- Откройся! – приказала Мэри.

Замок щелкнул почти сразу. Крышка сундука поднялась и его содержимое взмыло в воздух, сверкающим бритвенно-острым роем. Мечи, мечи и еще раз мечи. Мечи полководцев, мечи мясников, мечи, прямые, как божий взгляд, мечи, изгибавшиеся, как спина женщины.

- Поскольку ты был так жесток, что отнял у меня возможность иметь детей…

- Значит мертвые бесплодны? – легкомысленно сказал Том: - Жаль. Я бы попробовал.

- Да сгниют мои глаза, если я еще хоть раз пущу тебя внутрь, Том Реквием. Как я уже говорила, у меня не может быть детей, поэтому я нашла семью, которая никогда не состарится и не разобьет мне сердце, - она позвала один из мечей: - Мсье!

Он влетел ей в руку.

- Меч Наполеона. Купался в крови не один раз.

- Ты меня удивляешь. А как насчет этого, длинного?

- Ах, Шеф? Мой любимчик, - она отпустила Мсье, и он лег у ее ног. Шеф, меж тем, взлетел над головой Мэри, застыв в опасной близости от нее. Он был таким огромным и тяжелым, что, если бы сила, державшая его в воздухе, ослабла, сразу убил бы ее. Но Мэри не боялась. Она откинула голову назад и открыла прекрасный влажный рот.

- Ко мне, - сказала она.

Меч начал погружаться ей в горло. Том смотрел на это, уронив челюсть, он просто не мог поверить своим глазам. Во-первых, клинок был слишком широким и острым, как бритва. Легчайший вздох, и он бы разрезал пищевод, желудок, кишки, да смилуется над Мэри господь, и ни один хирург не смог бы зашить ее, не вскрыв от горла до…

Ее взгляд нашел единственного зрителя. По губам даже скользнула тень улыбки – она наслаждалась ужасом и непониманием, написанным на его красивом лице.

Но ей еще было, что показать. Два меча легко скользнули Мэри под ноги, и теперь, как если бы она произнесла какой-то приказ, который Том не расслышал, подняли ее вверх, пока она не встала на остриях, презирая законы жизни и физики. Впрочем, это был еще не конец. Новые мечи вылетели из сундука и закружились вокруг ее головы и торса.

Была ли она их жертвой или хозяйкой, мученицей острых, алчных лезвий или их повелительницей? Он не знал. Возможно, в этом и заключалась изюминка представления: в любую секунду она могла поскользнуться, оступиться, и хлынула бы кровь, пусть и мертвая.

Наконец, Мэри коснулась указательным пальцем гарды – у самых губ, и меч выскользнул наружу, с той же пугающей легкостью, с какой вошел внутрь. Другие клинки сложились, словно веер и вернулись в сундук.

- Впечатляюще, - признал Том: - Ты будешь звездой нашего шоу.

- Лучше бы так, - сказала она, полушутя: - Я потратила кучу времени на эти трюки. Хочу, чтобы они оценили.

- Тебя оценят, - заверил Том: - Ты будешь почитаема и любима. Пусть даже мной одним.

- Ха! Можешь спустить свою любовь в унитаз, Том Реквием. Но, почитание? На это я согласна. Пока ты не перейдешь мне дорогу.

- А что тогда?

- А ты как думаешь? – ответила Мэри Резня: - Я разрежу тебя на тысячу мелких кусочков, и даже твоя мать не сможет тебя узнать.

 Она подсластила свою угрозу легкой улыбкой и закрыла сундук, пожелав своим мечам спокойной ночи.

- Когда отправляемся? – спросил Том.

- Завтра утром меня устроит. Наверху - безбожный мир. Чем скорее люди увидят Адский Парад, тем быстрей мы вернем их на церковные скамьи – молиться о спасении.

Мэри рассмеялась.

ЛУИС СЛЫШАЛ, как отец кричал на него, но не вернулся. Вместо этого, он продолжил идти – вдаль от трущоб – к старым печам.