В солнечное субботнее утро 15 февраля Петр вышел из избы в приподнятом настроении. Все необходимые и полезные, но однообразно-утомительные приготовления остались позади. Впервые с той злосчастной попытки, стоившей ему нескольких трещин в ребрах, он решил подняться в воздух.

Помощнички с черты оседлости сегодня никакой работы не делали — шабад, однако, это не помешало им прийти-поглазеть. Пока Можайский с силичскими парнями разводил пары в лебедке, Петр Андреевич отряхнул снег с чехла аппарата, последний раз проверил крепления и закрепил буксировочный трос на крюке.

С вершины горы во все стороны просматривалась роскошная белорусская зима. На севере курились дымки из логойских труб, чуть правее угадывалась Гайна, занесенная снегом и обозначенная густой порослью по берегам. Куда ни глянь — бескрайние поля, только на горизонте и на неудобицах темнеют лесные пятна: Белая Русь распахана куда плотнее, нежели Центральная Россия.

Сбросив тулуп, Самохвалов остался в суконной куртке — несколько минут можно и потерпеть мороз, лишний вес в полете не нужен. Примораживало, на тонких усиках планериста прихватился иней. Наконец Можайский махнул рукой, показывая, что рабочее давление в лебедке набрано. Пилот, кряхтя, забрался в подвесную люльку. Под ним оказался холодный пока цилиндр ракетного ускорителя. Заботливый Мендель, памятуя, что полететь на рукотворной ракете, вероятно, придется и его сыну, загодя между цилиндром и подвесом закрепил кусок доски — бывший руль крена, оставшийся с августовских испытаний.

Скептически осмотрев еврейскую тепловую защиту, Самохвалов опробовал рули. Особенно волновался за руль высоты. Сейчас пробный старт — без запуска паровой ракеты. За время работы реактивной струи аппарат мог сильно задрать нос, ибо двигатель прикладывал усилие к нижней части конструкции. Зато после выхода пара, вероятно, должна была почувствоваться передняя центровка. Мысленно отрепетировав движение рулями, испытатель встретился глазами с Можайским и просигналил «старт».

Тряска лыж по ледяной площадке под аккомпанемент парового свиста в лебедке сменилась обыденным чудом полета. Шелест холодного ветра в непокрытых волосах, мелкие снежинки в глазах и бешено несущаяся навстречу снежная равнина. Удар о снег не шел ни в какое сравнение с прошлогодним крушением. Скрипнули ремни подвеса, аппарат, скользнув метров на десять вперед, увяз лыжами в свежевыпавшей пороше.

Планерную горку огласили радостные крики полутора десятков глоток. Петр вылез из-под крыла. Первым подбежал Мордка, на чернявой мордахе которого смешалась радость от увиденного с завистью, что не он сейчас был в воздухе.

— Пан Петр! Вы таки пролетели дальше, чем я летом на бревне.

Десять килограмм лишнего веса, зато нет дополнительных крыльев управления креном, перекочевавших вверх и тем улучивших аэродинамику.

— А когда мне можно будет?

Самохвалов не успел ответить, как набежавшие подростки наперебой загалдели о своем желании пилотировать. С их точки зрения Мордехай налетался в августе незаслуженно, поэтому тут же получил пинок, свалился в снег и печально скривился, привычно обидевшись на грубых и агрессивных гоев. Не желая разжигать дальнейший конфликт, Петр Андреевич заявил о том, что сегодня он сам управляет аппаратом, посему молодежь, довольствуясь малым, дружно покатила агрегат наверх.

— Александр Федорович! Машина слушается нормально. Пробуем греть ракету?

— А без нее не хотите попробовать еще раз-другой?

— Нет уж.