— А без нее не хотите попробовать еще раз-другой?

— Нет уж. Зимний день короток. Пробуем помалу, не на полном давлении.

Отставной моряк пожал плечами на тему «хозяин — барин», спустил пар из лебедки и потащился к нагревателю для летающего котла. Мужики оттянули лебедку в сторону, чтобы реактивный самолет не ударился в нее.

Несколько литров воды закипели быстро. Петр снова скинул тулуп, с опаской влез на насест над раскаленным цилиндром. Можайский вытащил горелку из-под сигары, отступил на безопасные пять шагов вбок и веревкой выдернул чеку из лючка.

Петя ощутил резкий толчок. Аппарат дернулся вперед, спрыгнул с края помоста и покатился на лыжах вниз по снегу, забирая в строну и, заваливаясь направо. Никакого средства рулить на пробежке у Самохвалова не было, и он просто сполз назад, приложившись штанами к горячему металлу и получив в поясницу ощутимый удар хвостовым крюком.

Огорченно осмотрев испорченные брюки и остудив снегом ожог, Самохвалов заявил компаньону:

— Давайте полное давление, адмирал. Жечь ноги и отбивать спину ради таких жабьих подскоков — глупо.

Пока моряк вновь заправлял и нагревал котел, его напарник снял буксирный трос с лебедки, привязал его к арматуре хвоста, выложил несколько петель на снегу, а другой конец торжественно вручил сельской ребятне, наказав:

— Когда по снегу покачусь, мягко затормозите меня. Но не раньше — хвост оторвете. Александр Федорович, — он повернулся к контр-адмиралу, — что-то плохо я разогнался. Как думаете, тяги хватит?

— Должно хватить. Вы пробовали на слабом паре.

Тем временем стрелка манометра на баллоне уверенно поворачивалась, следуя к отметке «сорок». Кстати, в каких единицах мы меряем давление, вдруг подумал Самохвалов, в килограммах на кубический сантиметр или в фунтах на квадратный фут? Или даже в золотниках на квадратный локоть. На приборе не написано. Все, пора завязывать с допотопными мерами и переходить на французский стандарт. Не дай Бог, угроблюсь от того, что перепутаю метры с ярдами и саженями, а литры — с ведрами и галлонами.

— Начинайте, Петр Андреич, сейчас аварийный клапан откроется, пар уйдет. — Можайский помог коллеге забраться в люльку, хлопнул по плечу. — С Богом!

На этот раз рывок от раскрытия сопла превратился в настоящий удар. Буквально в следующую секунду прекратился стук лыж о лед, в лицо резко стегнул ветер, горизонт упал вниз. Судорожно дернув ручку управления, Самохвалов выровнял машину, не давая слишком задрать нос, потом столь же резко перевел руль высоты в противоположную сторону, не пуская ракетоплан в пикирование после выработки пара. Аппарат покатился по снегу, волоча за собой бесполезную веревку — юные дарования выпустили конец, пока самолет был еще в воздухе. С трудом удержав его от переворота за счет перемещений тела в люльке, Петр дождался остановки, вылез и опустился прямо на снег возле остывающего котла, привалившись к стойке шасси.

С горы неслись орущие и подпрыгивающие болельщики, причем пожилой Можайский скакал, не уступая детворе. Глядя на них, первый в истории пилот настоящего самолета не чувствовал ничего, кроме странного разочарования.

Ну да, я совершил первый в мире полет на аэроплане, размышлял Самохвалов. Можно сказать, воплотил вековую мечту человечества. И что? Увидел мелькание горизонта, пока в конвульсиях боролся с тангажем. Это — фиглярство, а не авиация. Только спокойное, управлямое движение в воздухе продолжительностью в несколько минут даст мне ожидаемое ощущение победы.

Потом мысли новатора перешли в более конструктивное русло. Как минимум, до публичного показа нужно изменить центровку и вектор тяги и как-то справиться с управлением в горизонтальной плоскости, хотя бы при пробежке.

Тут на Самохвалова налетел вихрь из человеческих тел и эмоций.