|
— Наша смерть будет небесным блаженством… Ведь яд действует медленно… а я тебя боготворю… мой Джальма! — И, произнося эти слова задыхающимся от страсти голосом, молодая девушка настолько приблизила свое лицо к лицу индуса, что его обожгло горячее дыхание… При этом опьяняющем ощущении, при виде блеска полных неги глаз Адриенны, при виде пылающих полуоткрытых уст его охватило пламя страсти. Бурная, юная, девственная кровь, зажженная жгучей страстью, закипела в его жилах… Он все забыл — и свое горе, и близкую смерть: он чувствовал только пыл страсти. Красота Джальмы и красота Адриенны сияли идеальным совершенством. — О мой возлюбленный!.. О обожаемый супруг!.. Как ты хорош! — говорила с обожанием девушка. — О! Как я люблю… твои глаза… твой лоб… твою шею… твои губы!.. Сколько раз при воспоминании о твоей красоте… о твоей пылкой любви… туманился мой разум!.. Сколько раз мужество готово было изменить мне… в ожидании дивной минуты… когда я буду твоя… совсем твоя… Ты видишь… небо хочет, чтобы мы принадлежали друг другу… и ничто не помешает нашему наслаждению… потому что… тот истинный христианин, который должен был освятить наш союз, уже получил от меня королевский дар, который навсегда поселит радость в сердце многих обездоленных!.. О чем же нам жалеть, мой ангел? Наши бессмертные души отлетят в поцелуе, упоенные любовью, чтобы вознестись к обожаемому Творцу… который весь любовь… — Адриенна!.. — Джальма!.. И легкие занавеси, как прозрачное облако, окутали это брачное и вместе с тем смертное ложе. Да, смертное: через два часа, среди сладострастной агонии, Адриенна и Джальма испустили последний вздох. 62. ВСТРЕЧА Адриенна и Джальма умерли 30 мая. Следующая сцена происходила 31 мая, накануне дня, назначенного для последнего вызова наследников Мариуса де Реннепона. Может быть, читатель не забыл мрачной комнаты, которую господин Гарди занимал в доме иезуитов, на улице Вожирар. Прежде чем войти в нее, надо было пройти две большие комнаты, затворенные двери которых не позволяли проникнуть туда ни одному звуку извне. Вот уже три или четыре дня, как это помещение занимал отец д'Эгриньи. Он выбрал его не сам; по внушению Родена, оно было навязано ему под благовидным предлогом отцом-экономом. Было около полудня. Отец д'Эгриньи читал утреннюю газету, где в отделе парижских новостей он наткнулся на следующее сообщение: «Одиннадцать часов вечера. Ужасное, трагическое происшествие потрясло только что обитателей квартала Ришелье: совершено двойное убийство. Убита девушка и молодой ремесленник. Девушка заколота sd`pnl кинжала. Жизнь ремесленника надеются спасти. Приписывают это злодеяние ревности. Ведется следствие. Подробности завтра». Прочитав эти строки, отец д'Эгриньи бросил газету на стол и задумался. — Просто невероятно! — с горькой завистью сказал он, думая о Родене. — Вот он и достиг своей цели… Почти все его предположения оправдались… Вся семья погибла от собственных страстей, злых или добрых, которые он сумел возбудить… Он так и сказал!! Да… признаюсь, — прибавил д'Эгриньи со злобной улыбкой, — отец Роден человек ловкий… энергичный, упорный, терпеливый, скрытный и редкого ума… Кто бы сказал мне несколько месяцев тому назад, что мой смиренный _социус_ одержим таким страшным честолюбием, что мечтает даже о папском престоле!. |
