|
— Не думайте… — Я должен вас убить… — прервал иезуита маршал. — Ваша ненависть преследовала мою жену даже в изгнании, где ей суждено было погибнуть. Вы и ваши сообщники послали моих дочерей на верную смерть… Вы вечно были моим злым демоном… Довольно… я хочу взять вашу жизнь… и возьму ее… — Моя жизнь принадлежит Богу, — набожно возразил иезуит, — а затем всякому, кто захочет её взять. — Мы будем драться на смерть в этой самой комнате, — продолжал маршал. — И так как я мщу за жену и детей… то я спокоен. — Вы забываете, — холодно возразил д'Эгриньи, — что мой сан запрещает мне драться с вами… Раньше я мог принять ваш вызов… теперь положение изменилось. — А! — с горькой улыбкой произнес маршал. — Вы отказываетесь драться, потому что вы священник? — Да… потому что я священник. — Значит, подлец, подобный вам, может спрятать под рясой свою низость, злодейство и трусость, потому что он священник? — Я не понимаю ни одного слова из ваших обвинений, — отвечал иезуит, глубоко задетый оскорблением, которое наносил ему маршал, и кусая от гнева бледные губы. — Если вы имеете причины жаловаться… обращайтесь в суд… Пред ним все равны… Маршал с мрачным презрением пожал плечами. — Ваши преступления не подлежат каре закона… да если бы он вас и наказал, я не хочу, чтобы за меня мстил закон. После всего, что вы у меня похитили, меня может удовлетворить только одно — ощущение того, как трепещет ваше низкое сердце на острие моей шпаги… Наша последняя дуэль была игрушкой… Вы увидите, чем будет эта… И маршал направился к столу, где лежали шпаги. Аббату д'Эгриньи надо было много силы воли, чтобы сдержать гнев при оскорблениях, какими осыпал его маршал Симон. Однако он ответил довольно спокойно: — В последний раз повторяю, что сан мой не позволяет мне драться. — Итак… вы отказываетесь? — спросил маршал, приближаясь к нему. — Отказываюсь… — Решительно? — Решительно. Ничто меня к этому не принудит. — Ничто? — Нет, ничто! — Увидим! — сказал маршал. И его рука с размаху опустилась на щеку иезуита. Иезуит испустил яростный крик. Кровь прилила ему к лицу. В нем закипела прежняя отвага, потому что этому человеку отказать в храбрости было нельзя. Его военная доблесть невольно возмутилась. Глаза заблестели, зубы стиснулись, кулаки сжались, и он сделал шаг к маршалу: — Оружие… оружие! — прохрипел он. Но в эту минуту аббат д'Эгриньи вспомнил, что он играет на руку своему бывшему _социусу_, для которого смертельный исход дуэли был весьма желателен. Поэтому, справившись с душившим его bnkmemhel и продолжая до конца играть роль, аббат опустился на колени, преклонил голову и, сокрушенно ударяя себя в грудь, проговорил: — Прости меня, Господи, что я увлекся гневом, а главное, прости оскорбляющего меня! Несмотря на видимую покорность, голос иезуита дрожал. |
