Действующий отряд краснофлотцев отразил атаки английских торпедных катеров, потопив подводную лодку L-55, но не справился с авианалётом — гидропланы «Илья Муромец» подвергли бомбардировке корабли ДОТ и пустили на дно линкор «Андрей Первозванный». Крейсер «Рюрик» отступил к Кронштадту, ведя заградительный огонь, а эсминцы «Гайдамак», «Азард», «Гавриил» и «Автроил» спустили красные флаги и подняли Андреевские.

Северная Добровольческая армия, отбив у финнов Выборг, развивает наступление на Сестрорецк.

Поезд миновал окраины и сбросил ход. За окнами медленно, под раздумчивый перестук колёс, проплывал Питер. Авинов узнавал и не узнавал родной город.

Год назад он покинул его — и какие же чудовищные перемены вытерпела столица!

Блестящий, державный Петербург выглядел убогим и запущенным — всюду страшная грязь и горы мусора, дома облуплены, чернеют провалами выбитых окон, на обвислых проводах покачиваются верхушки столбов, спиленных на дрова.

Людей почти не видно, город казался выморочным, да так оно и было — год назад тут проживали три миллиона человек, нынче же народу вчетверо меньше. Кого большевики расстреляли да повыселяли, а прочие замёрзли в нетопленых квартирах, померли с голоду, разбежались по деревням, махнули за границу…

Долгий год в Петрограде хозяйничал «уголовный элемент» — бандиты соревновались с мародёрами и чекистами, расхищая всё — от фамильных драгоценностей до ношеных трусов, врываясь в квартиры средь бела дня, убивая за булку хлеба. И никто не боролся с ними — полицейских с жандармами разогнали ещё при Керенском, а красногвардейцы сами грабили без зазрения совести…

— А насвинячили-то, господи… — брюзгливо молвил Кузьмич.

— «Товарищам» некогда заниматься уборкой, — сказал фон Лампе, усмехаясь неласково, — у них мировая революция на уме.

По левую руку проползли склады Стопкина, справа, за Обводным каналом, показались казачьи казармы. На Атаманской улице лежала перевёрнутая извозчичья пролётка. Над трупом худущей лошадёнки, павшей от бескормицы, грызлась стая собак.

Показался Чубаров переулок, за окном с правой стороны веером разошлись ржавые рельсы товарной станции.

— Прибываем, однако, — крякнул Исаев.

Авинов почесал бороду — зарос совершенно. Вихры нестрижены, щёки небриты… Вахлак вахлаком. В длинной солдатской шинели без хлястика, в мохнатой папахе Кирилл больше походил на дезертира, чем на комиссара. Зато не выделяешься из толпы…

Поезд тихонечко остановился, сначала жалобно заскрипев, а после раздражённо лязгнув.

— Выходим? — спросил зачем-то Алекс.

— Пошли! — сказал штабс-капитан.

Пассажиров было немного, а на перроне их встречали матросы, увешанные пулемётными лентами крест-накрест, и держиморды из Петрочека.

— Документики, — хмуро потребовал бледный чекист, с красными от недосыпа глазами.

Авинов привычным движением сунул ему мандат и повёл головой в сторону Кузьмича и Лампочки:

— Эти со мной.

Сонно моргая, бледнолицый вернул Кириллу документ и сделал жест: проходите.

— Куда теперь? — поинтересовался Алекс.

— Найду Сталина, доложусь, а дальше видно будет…

В гулком здании вокзала было пусто и грязно. У открытого кабинета начальника трансчека человек пять красноармейцев смолили «козьи ножки», а из дверей нёсся хриплый бас:

— Алё, Смольный? Алё! Это Смольный? Зиновьева мне! Что значит — нету?! Найдите! С кем, с кем? Так это… Алё! Чего? Сам иди! Знаешь куда?.