Я по натуре человек замкнутый, хотя умею и люблю общаться. Но тем, что у меня в душе, я делюсь крайне неохотно — недаром одна преподавательница с психфака обозвала меня «интровертом, притворяющимся экстравертом». С Вадимом же я с каждым днем становилась все откровеннее. Тем более что Виолетта, как оказалось, во время сеансов говорила с Вадимом не только о себе, но и обо мне — так, она рассказала ему историю с моими преследователями. Он попросил меня рассказать об этом поподробнее; я так и сделала, не знаю только, поверил он мне или приписал все моему буйному воображению. Во всяком случае, сделал вид, что поверил. Интересно, поверила бы я сама на его месте? Далеко не убеждена. Я сама чувствовала, что мой рассказ о странных происшествиях звучал очень неубедительно. Но ведь это же было, было!

Конечно, кое о чем я умолчала. Так, я рассказала ему о моем закончившемся романе с Петей, но ни словом не обмолвилась о Марке. Кстати, выговорившись, я наконец сама разобралась, почему эта связь с самого начала была обречена на неудачу — и во многом по моей вине. Вадим был прекрасным слушателем, и я чувствовала себя с ним совершенно свободно. Взамен он делился со мной рассказами о своей работе, о стажировке в Англии, о российских психоаналитиках и об интригах в местном психоаналитическом сообществе — начиная с кружка Фрейда повсюду, где появляются психоаналитики, появляются и интриги.

Мне казалось, что я обрела нового друга.

АКУЛЫ КАПИТАЛИЗМА

Беседы с психотерапевтом были мне очень кстати в эти дни. Беда никогда не приходит одна. Мало мне было своих кошмаров, так еще сгущались тучи над фирмой «Компик». В эти дни компаньоны были сами на себя не похожи: Женя, большой, полный увалень Женя нервничал, что ему очень не шло — представляете себе нервничающего медведя, — а Юра настолько был не в себе, что даже покрикивал на подчиненных, чего раньше с ним никогда не случалось, он мог позволить себе сорваться только со мной. Впрочем, это было взаимно.

Инвестиции нужны были фирме как воздух, и притом не сегодня, а вчера. Рассчитывая исключительно на Аргамакова и на богатые нижегородские финансовые группы, стоявшие за Верхневолжским банком, партнеры все поставили на кон. Они поздно поняли, что нельзя ставить только на одну лошадь, хотя бы и явного фаворита.

Аргамаков медлил и выжидал. Скорее всего он прекрасно понимал, что положение «Компика» далеко не блестяще, и спокойно дожидался того момента, когда он сможет диктовать свои условия. Возможно даже, он рассчитывал прибрать фирму к рукам, заплатив ее долги. Как-то раз его шофер приболел, и Юра тут же, естественно, предоставил ему нашу машину на целый день. Вернувшись на Ордынку, наш шофер Толик доложил начальству, что они с Аргамаковым были в шести местах Москвы, в том числе и в «Аргусе», фирме, специализировавшейся на поставках компьютеров «красной сборки» (то есть из бывших стран соцлагеря), где банкир провел около часа. Естественно, все это было точно рассчитано — финансист таким образом прозрачно намекал, что партнерам пора стать поуступчивее.

Как и во всех маленьких, почти семейных фирмах, настроение начальства тут же сказывалось на подчиненных. Программисты ходили мрачные — им в первый раз за все время задержали зарплату. Миша, наш компьютерный гений, на работе вообще не появлялся, он говорил, что угрюмый вид начальства действует ему на нервы и замораживает творческую составляющую его личности, поэтому он сидел дома за личным компьютером и заявлял нам, что на Ордынке появится только тогда, когда хозяева снова станут нормальными людьми.

Но если с Мишей все было ясно, то все остальные почти не работали. Назревал бунт. Как ни странно, компаньоны пропустили этот момент. Они настолько привыкли полагаться на своих подчиненных, что не ожидали от них никакого подвоха.