– В этом тебе всегда не было равных.
– Я не сделал ничего такого, против чего мог бы возразить милосердный Господь, – возразил Вольтер. – Я позволил расцвести свободе воли. Не сердись на меня, о Дева. Я буду вести себя достойно, если ты позволишь мне маленькие слабости. Может быть, так нам будет интереснее вместе.
– Твои грехи меня более не тревожат, – буркнула Жанна. – После всего, что стряслось, после того, как эта страшная женщина… (Эквивалент содрогания.) Боюсь, нам снова грозит распад – утрата самих душ наших. Ведь в конце концов мы не люди…
Вольтер прервал рассуждения Жанны:
– Никто не знает, что мы здесь. Мы были разорваны на части, они решили, что мы погибли. Теперь у них своих забот хватает. Мы – никчемные призраки, которые никогда и не жили по‑настоящему. Но если уж роботы становятся людьми… Почему бы и нам не заняться тем же, любовь моя? Не всю же жизнь нам охотиться за элементарными частицами и обитать внутри компьютерных сетей?
Жанна оставила это предложение без ответа и молчала несколько миллионных долей секунды. Затем она – в этот миг, как и Вольтер, пребывающая в недрах глубинной матрицы, спрятанной в самой сердцевине компьютера, призванного следить за ежедневным накоплением капиталов на Тренторе, – вдруг ощутила, как последние фрагменты ее сохранившегося "Я" соединяются со спасшимися бегством частицами, пострадавшими во время катастрофы, разразившейся в Зале Освобождения.
– Ну вот, – проговорила Жанна. – Я цела. И я снова спрашиваю тебя: что же будет со всеми этими нерешенными вопросами – судьбой человечества, успехом благословенного Гэри Селдона?
– Самые глобальные вопросы снова витают в воздухе, – сухо проговорил Вольтер.
– И окончательных суждений не вынесено.
– Ты имеешь в виду суждение всеобъемлющего Отца Небесного, населяющего страну твоих галлюцинаций, или механического человека, которого ты наконец совратила по прошествии десятков лет?
Жанна ответила, как отрезала, сбив пошлость вопроса Вольтера ледяным тоном:
– Бог говорит с людьми, проявляясь в их деяниях, и, конечно, Он говорит через меня. Каково бы ни было мое происхождение, я остаюсь вместилищем Его голоса.
– Да‑да. Как это я запамятовал…
– Дэниел…
– Он ничего не решает, и без человечества ему конец.
– Значит, выхода нет, – разочарованно проговорила Жанна.
– Ты боишься того, чем все это закончится, дорогая? – спросил Вольтер.
– Я боюсь того, что не окажусь там, где нужно, когда все разрешится. Эти дети с могущественным разумом… Если они узнают о нас, они возненавидят нас и, быть может, возжелают окончательно изничтожить.
– У них других забот по горло, и они никогда не узнают о нас, – заверил Жанну Вольтер. – Им предстоит разыграть величайший обман. Пока ты собирала себя по кусочку, я успел предпринять кое‑какие изыскания…
– И что же ты изыскал?
Вольтер вдруг понял, что мудрее приберечь полученные им сведения, поскольку в противном случае Жанна запросто способна отправиться к Дэниелу и все ему выболтать. Он до сих пор не доверял ей окончательно, но почему он так любил ее?
– Я узнал, что Линь Чен – в полном неведении, – ответил Вольтер. – И думаю, что ему все равно.
– Гэри так презирал Линь Чена, – вздохнула Жанна.
– Двух более разных людей и представить себе трудно.
Жанна потянулась и заняла свое, пока ограниченное мыслительное пространство. Она нежилась, наслаждаясь воссоединением.
– Это божественно – быть единой, – призналась она. |